Идеальные отношения самых умных на свете безумцев
Что делает человека живым? Как вообще живут люди на свете? Просыпаются, приводят себя в порядок, идут на работу, которую получили по связям с родственниками или друзьями, на зарплату покупают продукты и красивые шмотки, если повезет — билеты на море. Женятся — вот это уж совсем не знаю зачем...
Они любили на земле в минувшие года,
Но грех и горе, ночь и смерть их развели тогда.
В покое смерти крылья им прозрачные даны,
И жить на разных двух звездах они осуждены.*
Порознь
Вот новые лица, незнакомые люди. Складывается коллектив. Объединяются в группы, компании, чуть позже появляются пары… Но найдутся те, кто ни в какое общество не впишется. Даже не пытается. Им просто неинтересно общение, обмен эмоциями, мнениями или актуальной информацией. Белые вороны, волки-одиночки.
Технический перерыв. Антон первым выходит, подрываясь с места, на ходу запахивает куртку. По дороге к ларьку за перекусом вы, возможно, заметите его в переулке. Его взгляд в пустоту. Или наоборот, до боли сконцентрирован, зацепившись за надпись на стене дома? Взгляд такой, как будто у человека с закрытыми глазами приподняли веки. Наушники, висевшие раньше на шее, теперь покоятся на ушах, защищая их от городского шума музыкой на полную громкость. Такие чудаки придумали оборачивать провода наушников вокруг уха. Не нужно лезть за ними в карман — всегда болтаются рядом.
Вам покажется, что Антон вас не заметил. Наверное, так и есть, но если все-таки он поднимет глаза и узнает вас — виду не подаст. Откровенно, вы ведь тоже не поздороваетесь. Ускорив шаг, пройдете мимо.
Рабочие места пустуют в перерыве. Все, кроме одного. В холле осталась только Вера, тихая и задумчивая. Через пару минут все уже разошлись. Долгожданное, с боем отвоеванное одиночество — мизерные полчаса за рабочий день. Слышно только тиканье часов. Остановить бы их, погрузившись полностью в тишину. Но висят высоко, у самого потолка. Постепенно настраиваясь на ритм, она чувствует новое измерение, разбитое на секунды вращением стрелок, — само время. Уголки губ, опущенные вниз, теперь чуть разглаживаются. Выражение из уставшего становится задумчивым. Зрачки танцуют в ритме мыслей, рисуя — что? Пейзаж, портрет, графику неизвестного символа, сотни слов-заклинаний или математическую формулу? А может, код программы?
Вечером Антон и Вера уходят вместе. Как будто не собирались, но случайно одновременно вышли. Молчат, но идут чуть ближе друг к другу, чем чужие люди. «Вот еще одна новая пара. Наконец-то хоть с кем-то поговорят за день», — думают коллеги. Но у этих двоих свое притяжение. Не мужчины к женщине, не цветов и конфет к вечернему платью, зарплаты к горячему ужину, улыбки к сиянию глаз. Другое. Притяжение двух черных дыр, наложение тишины на музыку.
Сны друг о друге в голубой пустыне снились им,
Меж ними — солнечный простор сиял, неизмерим;
Неисчислимые миры, созданье рук творца,
Горели между ним и ей в сияньи без конца.
Она
Я всегда жила как в омуте. Под водой не распространяется свет, зато быстрее проходят звуки. Близкие, друзья, просто знакомые говорят, не прекращая, без остановки. Каждый о своем.
Мой сводный старший брат был очень быстрым и ловким. И каждый день умудрялся собрать меня в школу за двадцать минут. Засекал на часах и регулярно извещал, сколько времени осталось. И повторял: «Поторопись». Так резко, отрывисто, сглатывая слоги. А как он узнавал, тороплюсь ли я? Вдруг, собираясь за час, я так сжимаю время, что дальше некуда? Или наоборот, с легкостью управляюсь за десять минут, никуда не спеша. А ему кажется, что я слишком медленная или сверхскоростная. Впрочем, на такие тонкости ему плевать. Главное — успеть вовремя. Для него время сжато в пружину.
— Зачем мы торопимся?
— В школу, — голос раздраженный, как будто приходится объяснять очевидные вещи.
Но я же спросила не «Куда…», а «Зачем…». Видно, ответа на этот вопрос нет в сценарии. Брат как будто отыгрывал пьесу: раз написано торопиться, он и торопится. Как еще объяснить?..
Мне приходилось идти в школу, где подруга в подробностях рассказывала, как гуляла со своей дворовой сворой по детским площадкам, переулкам и подворотням. Где здесь ценная, интересная информация? Ну хоть чуть-чуть важная? Мне было так скучно, что я доставала книгу. Иногда к месту вставляла: «Правда?!», «Да, конечно», «Ничего себе…», и подруга думала, что я слушаю. Странным образом я улавливала и смысл произведения, и нить разговора.
Но сама все больше молчала. Как можно произносить слова, когда не знаешь, что они на самом деле значат? Все, что мне хотелось сказать, — «Тихо!». Но в тишине я чувствовала себя мертвой. Слова — и мои, и чужие — будто делают меня живой, хоть немного. Наверное, они делают живым каждого, но никто не подозревает об этом. А что такого есть в словах, что придает жизни, смысла? Что делает нас живыми? Никто не задается этим вопросом. Мне бы тоже не следовало, потому что ответ все равно неизвестен.
Мы с Антоном сидели в полнейшей тишине. Мне казалось, мы уже перенеслись за грань, превратились в мертвецов. Но нет. Я слышу его дыхание. Такое противоречие, что мне надо проверить, удостовериться.
— Что делает тебя живым?
Он поднимает на меня тяжелый взгляд. На миг кажется, он не услышал. Но мои губы не успевают повторить вопрос: замечаю, как он замер, даже зрачки застыли. Погрузился в тишину. Вот, он первый, кто услышал меня по-настоящему. Сверлит взглядом, а я — в ответ. Наконец волна его голоса достигает меня.
— Я сам.
Он сам решает, жить ему или нет? Выбирает, какие слова произносить?
Антон чуть усмехается. Голос холодный, надменный и уверенный. Без сомнений.
Мне хочется так же, как он, точно знать, что я существую. Что я не могу рассыпаться в пепел, пока сама не захочу. Или могу, стоит только пожелать. Что поддерживает во мне жизнь? Имеют ли слова столько власти? Или есть что-то, кроме слов?
Он
Что делает человека живым? Как вообще живут люди на свете? Просыпаются, приводят себя в порядок, идут на работу, которую получили по связям с родственниками или друзьями, на зарплату покупают продукты и красивые шмотки, если повезет — билеты на море. Женятся — вот это уж совсем не знаю зачем. В кругу знакомых говорят вслух, только если уверены, что их «поймут правильно» — если слова чужие, расхожие. Все, кто когда-либо пытался изменить людей, в итоге сделали только хуже, развратив, разрушив старое и ничего не построив взамен. Зачастую даже руин не остается.
Хранить заветы предков и следовать за общим потоком, не имея собственной воли, — разве это жизнь? Болтать о важных вещах, опошляя и надсмехаясь, — это, может? Или вести за собой людей на гибель — вот высшая миссия? Даже те, кто не ведет этот серый, бездарный образ жизни — что они ищут, на что надеются? Они считают, что в путешествиях, поиске себя, духовных практиках, науке и культуре есть высший смысл, а я — что это все просто способ отдалиться от мира настоящих, погрязших в «обычной жизни» людей.
Мне всегда казалось, что среди бесчисленной толпы по-настоящему живу только я. Люди гораздо больше животные, чем себе представляют, и я стараюсь не быть похожим на них. Думать, не делать глупостей, понимать, что происходит. Здесь, среди них, я мог оказаться разве что по чистой случайности.
Потому я и не якшаюсь с людьми — боюсь заразиться их тупостью. Они могли бы созидать вместо разрушения, выбрать свободу и жить нормально… Хотя бы задуматься об этой возможности. Но зачем? Овцам удобно, что их пасут, верно?
Они все мертвы, а я просто пытаюсь здесь выжить. Единственное, что поддерживает во мне меня, человека, способного мыслить, — это ненависть. Отвращение к миру, такому бедному, маленькому и жалкому.
— А я не знаю, что значит жить. Я чувствую себя мертвой.
Мертвой? Значит, Вера не из тех глупых нелюдей, кто существует вслепую? Она понимает, куда мы все движемся… Подсознательно понимает. И не знает, как вырваться из этого потока. Что ж, я тоже. Будем выбираться вместе.
— Но ты знаешь, что жизнь существует, верно? — почти шепчу я.
Чуть приближаюсь, задев пальцами ее ладонь.
С горячей верой сотни лет упорный длится труд,
И вот — сияет Млечный Путь, и звездный мост сомкнут;
Весь охватив небесный свод, в зенит уходит он,
И берег с берегом другим теперь соединен.
Вместе
Одна идея на двоих — кто эти люди, способные объединиться идеей в одно целое? Парадоксально оторванные от всего остального на свете. Звуковики. От всего требующие смысл: причину, цель и, кажется, что-то еще… Какое-то глубинное понимание, отпечаток в мозгу. Ищущие то, чего нет. По крайней мере, в этом мире. И в итоге создающие новый.
Любовь Менделеева и Александр Блок — думаете, он бы написал без нее 417 драгоценных стихов? Во всяком письме «Ты» с заглавной буквы — в любой части предложения. Обращение к Богине?.. Рифма и музыка, романы и пьесы, театр — атмосфера звуковиков. Они вместе искали в слове смысл жизни.
Милева Марич и Альберт Эйнштейн, и их коллективный труд — Теория Относительности. Сжимать и растягивать время, превращать массу в энергию — как? В голове звуковика возможно все. Но не желавший усердно учиться Альберт, возможно, никогда бы не освоил физику, если бы не вдохновившая Милева. И уж тем более не вывел конечные формулы и не довел до результата вычисления без ее помощи и поддержки. Он признавал, что не силен в математике.
А сейчас? Какой смысловой ряд соединяет звуковиков? Идеи уходят в прошлое — массы не поднимутся уже ни под какими лозунгами. Так и большинство звуковиков не горит истово ни культурой, ни наукой, ни политикой. Перебегают от одной философии к другой, лишь бы отвлечься от страдания. Тупой тяжести в груди, уже приевшейся, и неясно откуда взявшейся головной боли — и физической, и бог знает какой еще.
Обратить внимание на человека, выделить из огромной толпы в серых пальто и белых рубашках — усилие. Подумать о нем чуть дольше пяти секунд: чем он обедает, что смотрит и читает в смартфоне, с кем переписывается — усилие. Поздороваться, попрощаться — усилие. Придумать тему для разговора — усилие. Открыть рот — вообще невыносимо! Слишком много сил ради человека, на первый взгляд, такого же, как все. А на самом деле — такого же, как ты.
Погружение в свой мир — и дар для звуковика, и проклятие, сыгравшее с ним злую шутку. Возможность увидеть в человеке то, для чего глаза не приспособлены. И искушение искать это в себе, пялиться, пока мозги не заслезятся. Возможность поместить в свое сознание всю реальность, изменить ее восприятие. И искушение копнуть глубже, упасть на самое дно своего разума в поисках жемчуга — тайного открытия. Ведь, кажется, что-то светит, блестит вдалеке. Непонятно только, откуда именно.
Но этот жемчуг — уже не ваше сокровище, тогда бы вы давно его достали. Это отголоски чего-то большего, чем вы еще не обладаете. А что шире целого мира звуковика? По-настоящему необъятны два мира двух звуковиков, конечно.
Что горем, смертью и грехом разлучено во мгле, —
От мира к миру кинуть мост пусть только сил найдет, —
Верь, обретет свою любовь, его тоска пройдет.
Нашим героям исключительно повезло. Ничтожно мала была вероятность, что они окажутся в одно время в одном месте, да еще в условиях, буквально подталкивающих навстречу — в побеге от рутины. Чтобы обратить свое внутреннее око друг на друга, звуковикам нужны особые условия. Секрет в том, что эти условия не обязательно должны быть снаружи — почему бы не внутри? Сосредоточие на реальном мире, точнее поиск его «второго дна», оказывает эффект не только на самого звуковика, но и на всех, кто его окружает. И другой звуковик не только сразу бросится вам в глаза и заставит услышать музыку его звезды, но и, возможно, первым заговорит.
Но… Как увидеть в людях вокруг что-то еще, что-то важное, интересное? На самом деле не так просто смотреть шире, выйти из себя наружу.
Методика есть — это тренинг Юрия Бурлана «Системно-векторная психология». Он помогает понять людей и… даже себя. Не поверхностно, через призму своего собственного мирка, а полностью, с точностью и до конца. Вы можете послушать лекции, чтобы узнать, что это такое.
* здесь и далее — цитаты из «З. Топелиус. Млечный путь» Александра Блока