Фрида Кало — роман с болью. Часть 2. Ничей муж

Часть 1

«На самом деле он ничей муж», — сказала однажды Фрида Кало о Диего Ривере, с которым вступала в брак дважды. Рассматривать ее жизнь и творчество невозможно без ее мужа, известного художника Диего Риверы, участвовавшего в политической жизни революционной и постреволюционной Мексики, ставшего ее неофициальным культурным послом в Северной Америке, Европе и СССР. Диего, по словам Владимира Маяковского, который был знаком с художником — монументальным муралистом и видел его работы, в творчестве сумел «поженить грубую характерную древность с последними днями французской модернистской живописи».

Фрида не собиралась становиться художником, а занималась на подготовительных курсах, чтобы поступить на медицинский факультет. Поговаривают, что она занялась живописью только для того, чтобы познакомиться с Диего Риверой, который незадолго до первой встречи с пятнадцатилетней сеньоритой Кало вернулся из Европы, таща за собой шлейф самых причудливых сплетен и небылиц, славу распутника, 14 лет прожившего в Париже.

Девушка-дьяволенок весьма дерзко повела себя с мужчиной, годящимся ей в отцы. 

Фридина уретральная отвага, граничащая с наглостью, горящий взгляд, удивительное лицо с бровями, сросшимися на переносице, напоминающими крылья дрозда, не могли не обратить на себя внимания известного «пожирателя женщин». Фрида умела шокировать не только своим демонстративно-хулиганским зрительным поведением и запоминающейся внешностью, но и речью, спокойно изъясняясь на сленге низов, зная толк в «крепком выражении и непристойном жесте», приводя в шок даже такого матерого оральника, как Диего Ривера. 

Анально-кожно-звуко-зрительный с оральностью и мышечностью «людоед-великан», многое повидавший в своей жизни, генеральный секретарь компартии Мексики, один из первых художников страны, известный во всем мире, — таким предстает в хрониках первой четверти 20-го века Диего Ривера.

Громадная, массивная фигура, крупное лицо, мясистые губы вруна и любителя вкусно поесть. Он был не просто некрасив, он был уродлив, но обладал какой-то особой притягательностью, имел несметное количество романов, интрижек, неразборчивых связей, два брака и четверых детей. 

Женщины притягивались к нему, как намагниченные. Их подкупало в нем все: сексуальная страсть, социальное положение одного из первых людей страны, деньги, круг общения со знаменитостями, политиками, самыми богатыми людьми Северной Америки, первыми лицами Советского Союза, известными европейскими художниками и писателями. 

«Человек с чудовищным умом... то ли мифолог, то ли мифоман», — вспоминал о Ривере один из его современников — Эли Фор, французский врач, писатель и художественный критик, которого Диего своими признаниями загонял в ступор. Эли Фор сравнивал его с народными сказителями античности. «Враль, хвастун, сочинитель невероятных историй, живущий своими выдумками», — пишет о нем Жан-Мари Леклезио, подтверждая догадки о наличии у Диего оральноговектора.

Ривера не только поддерживал всевозможные слухи о себе, но и с удовольствием распространял их сам. Как настоящий оральник, он купался в море сплетен о себе, разжигая еще больший интерес со стороны и без того интересующихся им дам. Диего дразнит свое парижское окружение, таких же, как он сам, полуголодных художников: он рассказывает о себе всякие ужасы, вроде того, что, изучая анатомию в медицинской школе в Мехико, уговорил сокурсников есть человеческое мясо. А самым любимым его лакомством являются женские груди и мозги, приготовленные в уксусе. Какая тема для человека с оральным вектором, живущего в современном мире! И какое ясное проговаривание собственных нехваток!

Увидев впервые картины Фриды, Диего до конца жизни считал ее большей художницей, чем он сам. С Фридой их связывало не только образное, творческое звуковое притяжение, но и идейное.

Восхищение новой революционной Мексикой заставляет Диего покинуть Париж и Европу, отправиться домой, вступить в Компартию Мексики, а затем рваться в Россию, чтобы там, соединив свой художественный талант с марксистско-ленинской идеологией, выплеснуть его чересчур яркими для Москвы красками на стены домов столицы молодого Советского государства. Увы, но последнему не суждено было сбыться.

Диего был одним из самых образованных людей своей страны и своего времени. Любовь к философии, марксизму, к переустройству мира взрывным, революционным путем, пусть даже в статике, на полотне и стенах, привил Фриде именно Ривера.

Фрида, как художник, как жена, как соратник по партии, глубоко переживала уничтожение фресок Диего в здании Радио-Сити (теперь Рокфеллер Центр) в Нью-Йорке, приведших в шок буржуазную Америку обилием революционеров и идеологов коммунизма: Ленина, Троцкого, Энгельса, Маркса... на фоне красного знамени с призывом «Пролетарии всех стран, объединяйтесь в IV Интернационале!».

Нужно быть очень смелой женщиной, чтобы пойти на риск зачать и надеяться родить ребенка, имея такое слабое здоровье. На самом деле беременностей было три, и как бы врачи ни запрещали ей иметь детей, Фрида все же надеялась произвести на свет Диегито — маленького Диего, будучи уверенной, что это обязательно будет мальчик. Страстное желание родить для Диего сына на самом деле не являлось истинным желанием самой Фриды. Здесь она лукавила дважды. 

Во-первых, многие женщины на Американском и Европейском континентах, с которыми Диего вступал в бесконечные беспорядочные связи, всеми способами старались удержать его возле себя, пуская в ход все средства: от рождения детей до покушения на его жизнь. Не устояла перед искушением удержать мужа и Фрида. Прерванные беременности уносили и без того хрупкое здоровье, разрушая структуру ее костей. 

Не окажись у Фриды в связи с аварией столь тяжелых последствий, не исключено, что у нее могли бы быть дети. Неспособность обходиться без посторонней помощи вгоняла художницу в черную тоску, выходом из которой была только живопись. Тематически она строилась на собственной физической боли и сюжетах о все тех же нерожденных детях. Фрида сама себя загоняла в эти страдальческие раскачки, наслаждаясь физической и душевной болью, тиражируя свою драму на полотнах и маленьких жестяных табличках, называемых ретаблос.

Желая материнства, она страшится его одновременно, совершенно не представляя себе, что будет делать с ребенком. В какой-то мере она испытывала облегчение после очередного вынужденного прерывания беременности. Странно, что ни Диего, ни самой Фриде, мечтающей, по ее утверждению, о сыне, ни разу не пришла в голову мысль об усыновлении. Это дополнительно подтверждает то, что ей самой ребенок был не нужен, вероятно, она хотела родить для мужа и доказать всем свою женскую состоятельность. 

Диего за время своих скитаний по Европе умудрился создать семью с русской художницей Ангелиной Беловой. Однако полубогемный, полунищий образ жизни в неотапливаемых квартирках на Монмартре, смерть первенца от менингита, которую он не мог простить жене, развели их по разные стороны. Свои обоюдные обиды и упреки они тащили за собой всю жизнь, по-анальному не желая и не умея простить друг друга.

Художник помнил о дне рождения Диегито и рассказывал Фриде о том, какие собственные навыки он хотел бы передать сыну. Эта отцовская печаль и сформировала у Фриды навязчивую идею родить Диего сына.

Вернувшись из Европы, Диего определил для себя свой стиль в живописи. Отголоски мексиканской революции должны были быть выражены в живописи, которую увидит народ. Монументальный размах и грандиозность расписанных стен, на которых идеи революционной Мексики тесно переплетаются с фольклором, вдохновили художника и определили его творческое направление.

В самом Диего Ривере было что-то от уретральной бесшабашности вождей мексиканской революции. Если любить — так всех женщин на обоих континентах, если гулять — так до одури, а потом, накачавшись текилой, перестрелять все фонари на улице и открыть пальбу по патефону на собственной свадьбе с Фридой, разогнав и перепугав всех гостей вместе с невестой, укрывшейся в родительском доме. Он мог отдать все заработанные им в Штатах деньги мексиканским рабочим, встреченным в Америке на вокзале и не имевшим средств вернуться обратно в Мексику.

Поделиться последним куском хлеба и кровом, как в прежние голодные парижские годы с Модильяни и его спутницей Жанной Эбютерн, было вполне в его духе. Он предоставил свое скромное жилище и простую пищу Троцкому и его семье в то время, когда ни у него, ни у Фриды не было заказов и, следовательно, денег, понимая, как трудно быть бездомным человеку, которого из-за его революционных взглядов не хотела принимать ни одна страна в мире.

Юркость кожного вектора, потребность в новизне со сменой картинок, лиц, впечатлений и ощущений, мощное анальное либидо, мышечная выносливость, позволяющая стоять на лесах и работать по 16–18 часов в сутки, — таким предстает перед современниками Диего Ривера, самый известный художник-монументалист.

Темами его полотен становятся мексиканская и мировая революции. Героями его полотен — народ. Идеологией — марксистско-ленинское учение. Если Фрида, не имея других тем и натурщиков, изображала только себя и свои переживания, то для Диего не существовало границ, и на его полотнах присутствуют Ленин, Троцкий, Маркс, Форд, Рокфеллер и, естественно, женщины.

В его творчестве политика и сексуальность переплетаются очень тесно. В композициях, там, где не были прописаны конкретные портреты Фриды, Тины Мадотти, других его подруг и соратниц по коммунистическим взглядам, женщины, часто обнаженные, изображаются только в двух ипостасях: либо мать, либо проститутка.

У человека с анальным вектором существуют две крайности: чистое и грязное. И женщина может быть либо чистая, либо грязная, что хорошо наблюдается в работах Диего Риверы. По воспоминаниям самого художника, у него трудно складывались отношения с собственной матерью. Она была слишком деспотичной, ревнивой, укоряла мужа за измены и пророчила Диего повторение отцовской судьбы.

Часть 3. Святая Белая Смерть

Корректор: Наталья Коновалова