Марина Цветаева. Мой час с вами окончен, остается моя вечность с вами. Часть 1

Любить — видеть человека таким, каким его задумал Бог

и не осуществили родители.

Марина Цветаева

Жизнь и творчество Марины Цветаевой — яркий системный пример жизненного сценария человека с сочетанием двух доминантных векторов — уретрального и звукового. Моцарт и Пушкин, Есенин и Высоцкий, Маяковский и Христос, Блок и Цветаева. Совмещая в своем психическом несовместимое, эти люди на разных степенях сложности проживали свой жизненный «сценарий на гибель», накладывали на себя руки, не успев понять, что произошло, или бессознательно шли на смертельный риск.

 ***

Известие о смерти Л. Н. Толстого всколыхнуло Москву. Люди собирались толпами, кричали «Долой смертную казнь!» и шептались, что для разгона выcланы казаки. Желание ехать на похороны великого писателя казалось таким естественным, но отец категорически запретил девочкам покидать дом. Возможны беспорядки. Для старшей запрет отца не значил ничего. Младшая в огонь и в воду готова была идти за сестрой. Дождавшись, когда отец скроется в своем кабинете, Марина молнией бросилась к двери. Ася выскочила на мороз в туфлях — пустое, главное, не отстать от сестры.

Раздобыв у знакомых тридцать рублей, девочки чудом взяли билет на поезд до станции Козлова Засека под Тулой, куда ждали гроб с телом Льва Николаевича. Вся Москва ехала проститься с Толстым. Икон не было, но многие крестились. На покойного. Толстой лежал желтый и молчаливый. Ася еле шла, в легких туфлях ноги смерзлись ледяными комочками. Марина холода не ощущала. На похороны решили не оставаться, а когда вернулись в Москву, дом в Трехпрудном уже спал. Профессор И. В. Цветаев так и не узнал об этом демарше дочерей.

Марина окончательно отбилась от рук после смерти матери. Спартанский уклад и немецкая дисциплина, насаждаемая Марией Александровной в доме, держали старшую дочь словно в плену. И хотя это был плен любви, свою мать девочки боготворили, страдала Марина без меры. С ее ли темпераментом сидеть часами, разучивая гаммы и отрабатывая туше! Мать по образу и подобию своему творила из Марины пианистку, а тому, что ребенок с четырех лет «бубнит рифмы», особого значения не придавала. Даже высмеивала в кругу семьи первые робкие поэтические пробы дочери: «Ты лети, мой конь ретивый, отнеси меня туда! Куда — туда?» В то время ответ еще не вызрел Словом:

Конь без удержу,
Полным парусом! —
В завтра путь держу,
В край без праотцев,

— будет написано только через 15 лет.

Для Марины щелчки метронома, отмеряющего музыкальный счет, были самой настоящей пыткой. Преодолеть отвращения к музицированию Цветаева так и не смогла. Зато с четырех лет она прекрасно читала. Слово стало ее спасением. Любимое из Пушкина в шесть лет — «Евгений Онегин». Мать снова рассержена: что своенравный ребенок может понимать в Татьяне? Первое свое любовное письмо Марина пишет именно тогда, в шесть лет, гувернеру брата.

Запас зрительной любви в ее сердце неисчерпаем. Маленькая Марина постоянно влюблялась то в куклу, то в кота, то в кукольного дога, то в актрису, то в сводного брата. Это была самая настоящая любовь с огнем в «грудной ямке». Она любила «отродясь и до-родясь». Каждый раз до разрыва сердца, до физической боли. Отказ матери в получении дочерней любви воспринимался мукой, а Мария Александровна не считала необходимым демонстрировать чувства, лишний раз приласкать, похвалить дочь. «Я у своей матери старшая дочь, но любимая не я».

Богатое зрительное воображение Марины с детства наделяло близких ей людей фантастическими свойствами. Старшая сестра по отцу, красавица Валерия, казалась то феей, то ведьмой. Мрачный «сводный дед» Дмитрий Иловайский — памятник сам себе, Старый Пимен. Его дочь Надю Марина обожает, она кажется ей прекрасной, волшебной. «Надя, живая, — каштановая и розовая, вся какая-то жгуче-бархатная, как персик на солнце, в своей гранатовой пелерине».

Марина сблизилась с Надей и ее братом Сережей в Италии, где они лечились от чахотки, как и ее мать Мария Александровна. Несмотря на существенную разницу в возрасте, между ними возникает теснейшая эмоциональная связь. И вдруг громом среди ясного неба — внезапный отъезд Нади и Сережи назад в холодную Россию. Казалось, расстаются ненадолго.

В известие о смерти Сережи и Нади Марина отказывается верить. 12-летняя Марина буквально бредит Надей, пытается увидеть ее повсюду. «Умереть, чтобы увидеть Надю», — так это звалось, тверже, чем дважды два, твердо, как «Отче наш», так бы я со сна ответила на вопрос: чего я всего больше хочу. А дальше? Дальше — ничего — все. Увидеть, глядеть. Глядеть — всегда».

«Нади я не увидела никогда, как ни взывала, как ни умоляла, как ни подстерегала — на всех коридорных поворотах оборотом головы жирафы на каждый мнящийся шум, шумок; как ни выстаивала — стойкой вкопанной гончей — все на той же полянке нашей ежедневной прогулки, пока другие ловили мяч; как воровски ни врастала в стену в простенке между платяными шкафами, мимо которых сейчас должна пройти; как ни выглядывала за благоприятствующей завесой ладана в ряде семисотлетних деревянных неразумных и разумных дев и, еще настойчивее, из собственных глаз выскакивая — в многообещающих портьерах».

Через год от той же чахотки мучительно, как и Надя, умирает Мария Александровна.

Разрыв эмоциональной связи — мощный удар по психическому, от которого в детстве страдает, в первую очередь, главный сенсор ребенка со зрительным вектором — зрение.

Пережитые Мариной один за другим, эти сильнейшие разрывы стали закономерной причиной ее близорукости.

Умирая, мать завещала детям жить «по правде». Марина этой правды — вериги запретов на порывы сердца — не могла принять и не приняла.

Вольнодумство и дерзость снискали Цветаевой дурную славу в гимназии. Преподаватели опасались связываться со строптивой ученицей, от которой можно было ждать любой выходки. То она выкрашивала волосы в соломенный цвет, то стриглась налысо и носила уродливый черный чепец. Отец не видел способа влиять на дочь и менял гимназии. Несмотря на дерзость, училась Марина хорошо, по некоторым предметам, например, по истории — блестяще. То, что было ей интересно, знала досконально, могла вести урок вместо учителя, гимназистки слушали Марину, открыв рот.

Видеть людей лучше, чем они есть, предполагать в других невероятные качества — неотъемлемая черта Марины Цветаевой, талант ее щедрой души. Разочарования случались, но и здесь со стороны Марины всегда было: «Ну что — друзья?» В прошлом не оставалось у нее обид, да и не жила она прошлым. Только вперед, в будущее! К 14 годам полностью сформировался противоречивый характер Марины: прорва энергии и спартанские привычки, стремление отдать любовь буквально первому встречному и полная отстраненность от событий жизни, дерзость, всепоглощающая страсть и милосердие.

В терминах системно-векторной психологии Юрия Бурлана такая структура психического определяется сочетанием уретрального, звукового и зрительного векторов. Уретра и звук — не смешивающиеся между собой доминанты. Они-то и являются причиной внезапной смены состояний человека, когда безудержная жизнь сменяется полной апатией, погружением в себя, полной отрешенностью от происходящего.

Страстная самоотдача, неистовая любовь к ближнему, невозможность существовать без окружения и тут же — изгнание всех, уход в одиночество, которое одновременно и благо, и проклятие. Благо для творчества. Проклятие, если творчеством не наполняется, затягивая в черную дыру, откуда нет возврата. В стремительных переходах из уретры в звук и обратно заключена та самая «измена» от «изменения».

«Унизительно жить, не зная зачем», — пишет 15-летняя Цветаева в письме к другу Петру Юркевичу. Мысль девочки-поэта бьется о непостижимость смысла бытия, и вдруг снова резкий взлет к жизни, к любви земной, страстной. Минута — и готово признание в любви к «хорошему мальчику», а в ответ классический онегинский выговор: «вы пошли на риск первого признания, возможность которого не приходила мне в голову» …

Разные головы, разные сердца, разные скорости жизни. Позднее Юркевич опомнится, попытается возобновить отношения — куда там, Марина уже в совершенно иной жизни, ином состоянии, где от «хорошего мальчика» Пети едва ли теплится намек на воспоминание. На повестке дня совсем другой мальчик — красавец-«принц», хрупкий и болезненный, предназначенный ей природой, воздушный рыцарь, бледный, роковой нежилец, погубивший ее. Но это потом, пока они совершенно счастливы.

Внешность Марины так же переменчива, как и характер. Цветаева могла казаться то стройной красавицей с золотыми волосами и глазами волшебницы, то бестелесной «хлыстовкой», то угрюмой тяжеловесной девицей, которую сутулость и близорукость делали старше своих лет. Психическое, несмешиваемое, как вода и масло, проявлялось телом, меняя его до неузнаваемости.

Фотографии бессильны. Стоит сравнить их с многочисленными описаниями видевших Марину и невозможно поверить, что изображенная на фото та же, что в описании сестры, подруги, любимого. То «египетский мальчик», то удивительно женственная красавица, походка то тяжелая, медленная, то летящая, неслышная. Глаз невозможно отвести, как хороша собой, и здесь же «лицо тяжелое, бледное, равнодушное», а потом снова «паж на ватиканской фреске».

Интересно описывает Марину философ и искусствовед Н. А. Еленев: «Для меня была и осталась загадочной анатомическая природа Марины: голова ее была одухотворена, как голова мыслителя, выражая сочетания разных веков, культур и народностей. Руки же… Такие руки с ненавистью сжигали не только помещичьи усадьбы, но и старый мир». Звуковой и уретральный вектора во плоти. Марина пишет в 1906 году: «Можно жить без семьи, без «теплого уголка», но как примириться, что революции не будет?» И далее: «С каким восторгом смотрела бы я, как горит наш милый старый дом!»

Она никогда не была за большинство, которое «тупо, глупо и всегда неправо». Идти «против язычества во времена первых христиан, против католичества, когда оно сделалось господствующей религией и опошлилось в лице его жадных, развратных, низких служителей, против республики за Наполеона, против Наполеона за республику, против капитализма во имя социализма… против социализма, когда он будет проведен в жизнь, против, против, против!»

И тут же вслед за этим мечты, чтобы исчезла Москва, а вместо нее вершина Эльбруса, одиночество творчества, чтобы разом забыть о митингах, холере и синематографе… Одиночество — проклятие уретры, вождь без стаи, волк-одиночка, и одновременно услада звуку, творящему Слово. В звуке Марина предельно сосредоточена, она просиживает часами в своей комнате с волчьей шкурой на полу и бюстом Наполеона на столе. Она пишет.

Цветаева не считает революцию средством наполнить голодные желудки народа. «Умереть за русскую конституцию? Ха-ха-ха! На кой она мне черт, конституция, когда мне хочется Прометеева огня!» Законы и ограничения чужды психической сути Марины, уретральная воля над кожным законом. Революция пришла в ином обличии, чем представлялось девочке, больной бонапартизмом, но и в самые черные дни отчаяния, голода и одиночества Марину спасали стихи, которые писала постоянно — на обрывках обоев, на клочках газет. Когда стихи кончились, кончилась и жизнь.

К 1908 году революционные настроения в России переживали спад, происходила ницшеанская «переоценка ценностей», думами владели «проблемы пола», раскрепощение женщины и свободная любовь. Марине шестнадцать, и отец в ужасе от возможных перспектив «свободного брака» дочери. Попытки назидательных бесед только раздражают девушку, вся эта ересь с раскрепощением не могла иметь отношения к той, чью страстную душу невозможно было обуздать никакими «конституциями» морали. Пока в России зреет философия «Вех», у Марины новая любовь!

С Владимиром Нилендер. Яркому, но скоротечному роману с этим человеком почитатели творчества Цветаевой обязаны выходом в свет первого сборника поэта — «Вечернего альбома». Любовным посланием к Нилендеру (Не было, нет и не будет замены, /Мальчик мой, счастье мое!) 18-летняя Марина Цветаева вступает в литературную жизнь, на предложение руки и сердца тем не менее отвечает Владимиру отказом. Замена «мальчику» грядет и уже скоро. А пока судьба готовит Цветаевой, наверное, самую удивительную встречу — с поэтом, переводчиком, художником и литературным критиком М. А. Волошиным.

Волошин явился в дом в Трехпрудном без приглашения. Он не мог не прийти, стихи юной Цветаевой сразили его своей искренностью и в то же время зрелостью. Творца от творения Максимилиан Александрович не отделял, потому пришел знакомиться с автором. Незваный гость задержался на пять часов и стал другом, учителем и почитателем таланта Марины на всю жизнь.

В первом сборнике — вся Марина, страстная, противоречивая, наивная, которой нужно все или ничего:

Всего хочу: с душой цыгана

Идти под песни на разбой,

За всех страдать под звук органа

и амазонкой мчаться в бой;

Гадать по звездам в черной башне,

Вести детей вперед, сквозь тень...

Чтоб был легендой день вчерашний,

Чтоб был безумьем каждый день!

Люблю и крест, и шелк и каски,

Моя душа мгновений след...

Ты дал мне детство — лучше сказки

И дай мне смерть в семнадцать лет!

На момент явления Макса Марина уже опускалась в звуковое одиночество после расставания с Нилендером. Волошина она встретила бритая налысо в нелепом чепце. И вдруг, откуда ни возьмись, — фейерверк восхищения ею, поэтом! Волошин открыл Цветаевой новый этап в жизни, ввел в литературные круги Москвы как равную, как новый ценнейший экземпляр своей коллекции талантливых людей.

Марина бросает гимназию и едет к Волошину в Коктебель спасаться от одиночества и книжных истин, которые порядком надоели. От старшего друга она ждет ответа на вопрос о смысле жизни, но ответ не мудрый, не книжный. «Мне нужно человеческого ответа», — пишет она в письме Максу и получает приглашение приехать.

Читать в душе другого человека — главный талант М. А. Волошина. Зрительная любовь к людям, глубокое понимание чувств ближнего делали этого удивительного человека центром притяжения для целого клана дачников, населявших дом Волошина в Коктебеле. В разное время гостили у него М. Горький, О. Мандельштам, А. Грин, Н. Гумилев, В. Брюсов, А. Белый, А. Толстой, К. Петров-Водкин, Г. Нейгауз и многие другие. А в мае 1911 года приехала Марина Цветаева, чтобы найти здесь, в гостеприимном доме на берегу моря, свою единственную на всю жизнь любовь земную. Это и было провидческим ответом Волошина на незаданный вопрос о смысле бытия.

«Еще недавно я и мир противостояли, в Коктебеле они слились», — вспоминает Марина Цветаева о том времени. Звуковая отрешенность, когда сидишь, словно в глубокой норе, а где-то на поверхности живут люди, завершилась. Накоплено «бесстыдное желание жить, жить, жить». Марина вдыхает полной грудью соленый морской воздух уретральной безграничной свободы. Мир обретает плоть.

Эта плоть красива и тонка, с руками, словно со старинной гравюры, и глазами изменчивого цвета моря — «не то зеленые, не то серые, не то синие». Вот как описывает Сергея Эфрона сама Марина: «Лицо единственное и незабвенное под волной темных, с темно-золотым отливом, пышных, густых волос. В крутом, высоком, ослепительно белом лбе сосредоточились весь ум и все благородство мира, как в глазах — вся грусть. А этот голос — глубокий, мягкий, нежный, сразу покоряющий всех. А смех его — такой веселый, детский, неотразимый! А жесты принца!»

Против ожиданий запись датирована не 1911-м коктебельским дивным годом сумасшедшей влюбленности, а 1914-м, Марина уже три года замужем, дочери два года. Страстную любовь к мужу и веру в его исключительное благородство Цветаева пронесет через годы Гражданской войны и разлуки, через эмиграцию, а по возвращении на Родину не побоится отстаивать невиновность Эфрона перед самим Берией, последняя, кто в этой невиновности не сомневался.

«Принц» был подвержен всяким немощам. На фотографиях он часто в подушках, в креслах, явно нездоров. Рядом верным стражем в матроске — Марина. В этом качестве при обожаемом Сереже Марина Цветаева проживет долгие годы до последней и окончательной их разлуки. А тогда, в Коктебеле, Эфрон убит трагической гибелью матери и брата, болен туберкулезом, и милосердная Марина решает «никогда, что бы ни было, с ним не расставаться». В январе 1912 года венчание. «Марина женится на Сереже», — констатирует мать М. Волошина, величественная и безапелляционная Елена Оттобальдовна. Сам Макс неясно озабочен и встревожен этим браком: «Вы оба слишком живые для такой лживой формы, как брак».

В марте 1915 года Марина провожала на вокзале санитарный поезд. Братом милосердия отбывал на фронт Сергей Эфрон. Вскоре он понимает, что его место на передовой, а не в санитарном поезде. В письме к сестре Эфрон пишет: «Я знаю, что буду бесстрашным офицером, что не буду совсем бояться смерти». Марине такие заверения были не нужны, она и так ни разу не усомнилась в муже.

Кожно-зрительные мужчины и сейчас не ко времени, они вроде посланников из будущего, ждут своего часа, приспосабливаясь к ужасному миру, где правят бал все те же первобытные оральные каннибалы, лишь слегка подретушированные зрительной культурой. Что говорить о начале ХХ века, когда мир впервые оскалился мировой войной, а Россия еще и гражданской.

Имел ли кожно-зрительный Сергей Эфрон шанс выжить в такой мясорубке? Оказывается, имел. Этот шанс дала ему уретральная женщина, жена, которой он служил с тихим восхищением, как Белому движению, потом евразийству и «Союзу возвращения». Служение было его кожной сутью, так он понимал долг. Поддержка Марины (писала она каждый день), ее непоколебимая уверенность в его геройстве давали Сергею Эфрону силы приспособиться к роли бесстрашного воина.

На войне Сергей Эфрон остался собой, он не расстрелял ни одного пленного, а спасал от расстрела всех, кого мог, забирая в свою пулеметную команду. Такой вот был избранник Марины, «один, который не стрелял». Расстреляли его свои, на вожделенной родине, в советской России, но об этом Марина узнать не успела: для нее Сергей был жив, она до последнего дня пыталась спасти своего мужа, а подаренную Эфроном в счастливом Коктебеле «генуэзскую сердоликовую бусу» хранила до самой смерти. Более двадцати стихотворений Марины Цветаевой посвящены С. Э., например, это:

***          

С.Э.

Я с вызовом ношу его кольцо

—Да, в Вечности — жена, не на бумаге.

Его чрезмерно узкое лицо

Подобно шпаге.

Безмолвен рот его, углами вниз,

Мучительно—великолепны брови.

В его лице трагически слились

Две древних крови.

Он тонок первой тонкостью ветвей.

Его глаза — прекрасно-бесполезны! —

Под крыльями распахнутых бровей —

Две бездны.

В его лице я рыцарству верна.

—Всем вам, кто жил и умирал без страху.

Такие — в роковые времена —

Слагают стансы — и идут на плаху.

(1914)

Продолжение:

Марина Цветаева. Страсть вождя — между властью и милосердием. Часть 2

Марина Цветаева. Старшую из тьмы выхватывая, младшей не уберегла. Часть 3

Марина Цветаева. Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес… Часть 4

Марина Цветаева. Я хотела бы умереть, но приходится жить ради Мура. Часть 5

Марина Цветаева. Мой час с вами окончен, остается моя вечность с вами. Часть 6

Литература:

1) Ирма Кудрова. Путь комет. Книга, С-Петербург, 2007.

2) Цветаева без глянца. Проект Павла Фокина. Амфора, С-Петербург, 2008.

3) Марина Цветаева. Пленный дух. Азбука, С-Петербург, 2000.

4) Марина Цветаева. Книги стихов. Эллис-Лак, Москва, 2000, 2006.

5) Марина Цветаева. Дом у Старого Пимена, электронный ресурс tsvetaeva.lit-info.ru/tsvetaeva/proza/dom-u-starogo-pimena.htm.

Корректор: Анна Катаргина