Две дороги, два пути. Мир и война в зрительном векторе

…Василина Петровна всю жизнь проработала в детском саду. Бог не послал ей детей, и Василина всю свою нерастраченную любовь перенесла на чужих малышей. Играла с ними, разучивала песни, сочиняла стихи и придумывала новые игры, вытирала сопливые носы, утешала в их маленьких детских печалях и даже забирала с собой домой, если кого-то не успевали вовремя забрать задержавшиеся на работе родители.

Мальчики липли к ней, как пылинки к магниту, а девочки тянулись, как цветы к солнцу. Василина, которую все звали не иначе как «мама Вася», самозабвенно купалась в этой любви и светилась счастьем…

Другие воспитательницы поглядывали на нее с легкой завистью, но поскольку все знали, что своих детей у Василины нет, эта зависть редко принимала тяжелые формы, оставаясь по большей части «светлым» чувством, которое порой вдохновляло Василининых коллег на разные придумки и педагогические подвиги. Хотя, конечно, были и такие, кто злословил по углам: «Какая из нее воспитательница, своих не прижила, убогая, чему она чужих-то научит?..»

Кожно-зрительная женщина в состоянии «мир» практически всегда становится источником любви для окружающих, светлым пятнышком тепла, к которому тянутся и дети, и взрослые. А ведь ее жизнь могла пойти по другому сценарию. Быть желанной и притягательной для любого мужчины, яркой и женственной, меняющей ухажеров как перчатки, кружащейся в непрекращающемся танце любви, молодости, плотских желаний, как светом рампы освещаемая восхищенными мужскими взглядами…

Именно такой была жизнь закадычной подруги Василины, девушки Лиды по прозвищу «Реклама». С пожелтевших старых фотокарточек она смотрит не с нежностью и смирением, как юная милая Вася, а с насмешкой и вызовом. Эффектная стройная брюнетка с какой-то неуловимо притягательной дерзостью в выражении лица. Безотчетно хочется любоваться этим лицом, пытаясь разгадать загадку насмешливо прищуренных темных глаз.

Жаль, что фотокарточки не передают феромоны, иначе эти подсознательные ощущения можно было бы легко проверить на каком-нибудь подвернувшемся под руку мужчине. Ни один не сможет равнодушно пройти мимо кожно-зрительной женщины в состоянии «война». Единственная, неповторимая, влекущая своей раскованностью и сексапильностью. Именно для таких женщин придумали слово «манкость» — оно как никакое другое выражает сущность притяжения кожно-зрительной красавицы. С самого детства она окружена мальчишками – играет с ними в медсестру, спасает их с воображаемого поля боя, делает им игрушечные уколы, а вырастая, превращается в «боевую подругу», которую хотят все, из-за которой теряют голову, изменяют женам, совершают глупости…

Этой дерзкой и одновременно сострадательной девушке никогда не стать матерью, ее эволюционная роль — быть боевой подругой, отчаянной, бессемейной, идущей по каменистым тропам войны плечом к плечу с мужчинами. Некогда рожать, нет инстинкта наседки, невыносимым бременем и смертной тоской представляется оседлая спокойная жизнь. Есть только одна цель — соблазнять мужскую часть племени, чтобы поддержать ее боевой дух, либо, наоборот, успокоить и расслабить, отвлечь от войны, дать краткий миг передышки и наслаждения. Вертихвостка, ведьма, разлучница, шалава — как только не называют кожно-зрительную искусительницу менее удачливые в любви товарки. Именно такой была подруга Василины Лида, когда им было по двадцать…

Они вместе учились в педучилище, жили в одном общежитии, вместе ходили на танцы, где скромная Вася, страшно стеснявшаяся своего имени, обычно «подпирала стенки», в то время как нарядная и яркая Лида была нарасхват — чуть ли не каждую неделю парни мутузили друг друга за право танцевать с ней весь вечер или провожать чаровницу домой.

Строго говоря, Реклама не была такой уж красоткой, скорее, просто симпатичной девушкой с правильными чертами лица, однако, в ней было что-то вызывающе притягательное. Ей нравилось нравиться мужчинам, ее пьянило их внимание, она часто меняла кавалеров. Она могла играючи вскружить голову любому, сама же испытывала сладкую дрожь разве что от украшений, которые ей время от времени дарили поклонники. Да и предательская жалостливость время от времени толкала ее в объятия к какому-нибудь недотепе.

Именно эта ее слабость и стала причиной их разрыва с Василиной. Началось с того, что у скромницы Васи вдруг завелся поклонник. Простой работяга, шофер заводского автобуса, который однажды, проезжая на своем ПАЗике мимо остановки, где ждала автобус Василина, не сбавил скорость и окатил девушку грязной водой, попав колесом в лужу. Врожденная совестливость заставила парня остановиться. Он извинился и подвез Васю до дома; так завязалась их дружба, потихонечку перераставшая в нечто большее, во всяком случае так казалось Василине.

Но однажды все рухнуло. Василина уехала работать вожатой в пионерлагерь, а Реклама осталась на практику в городе. Совестливый шофер несколько раз забегал в общежитие проведать Васю, но заставал вместо нее только напропалую кокетничающую Лиду. Возможно, она и не хотела строить глазки парню подруги, да ведь разве кожно-зрительную натуру обуздаешь?.. К тому времени, как Вася вернулась со своей комсомольско-пионерской практики, ее шофер уже был по уши влюблен в роковую Лиду-Рекламу...

Кожно-зрительная женщина, рожденная для того, чтобы быть боевой подругой множества мужчин, каждый из которых ей одинаково мил и дорог, в мирное время рискует стать подрывательницей чужого семейного очага — слишком легко она кружит головы мужчинам, даже самым серьезным и порядочным. Однако если потенциальная «валькирия» рождается или переходит в состояние «мир», то алчным и вожделеющим мужским взглядам ее ни за что не найти. Ее желание давать и вызывать любовь чувственную сублимируется в любовь безусловную. Она прячет свои феромоны от всех подряд, превращаясь в милую интеллигентную учительницу, одинокую и чаще всего бездетную, но горячо обожаемую чужими детьми.

Примерно такая история и случилась с Василиной, когда ей было уже за тридцать. С Лидой-Рекламой она больше не встречалась, уйдя с головой в работу, а затем еще в заботу о своем муже, инвалиде по зрению. Об истории с шофером Василина не вспоминала, ей было о ком думать и кого любить, ведь ее постоянно окружали дети, чужие дети.

Дети души не чаяли в маме Васе, висли на ней круглыми сутками, готовы были слушать ее, раскрыв рты и беспрекословно подчиняться. Даже когда они взрослели и переходили в школу, они часто забегали в садик после уроков, чтобы повидаться с ней и рассказать о своих успехах. Конечно, «забеги» эти с каждым новым учебным годом случались все реже и реже, дети вырастали и подзабывали свою любимую воспитательницу.

Однако вокруг постоянно рождались и подрастали новые малыши, которые приходили на смену выросшим воспитанникам, и Василина Петровна не испытывала недостатка в детской любви.

Но вот пришло время уходить на пенсию. Плакал весь садик: и дети, и родители, и воспитатели, и сама моложавая мама Вася. Без привычной ежедневной эмоциональной подпитки она как-то быстро постарела, стала еще меньше, в уголках ее глаз появилась какая-то затаенная грусть. Казалось, все лучшее осталось позади.

Однако настал день, когда у мамы Васи, как в молодости, засияли глаза и даже разгладились морщинки. Однажды в городке проводился концерт, посвященный очередному городскому юбилею. Василина Петровна с подругой прогуливалась недалеко от открытой сцены в парке, на которой один за другим сменялись артисты.

И вдруг Василина Петровна увидела на сцене своего воспитанника Петеньку! Только теперь это был упитанный статный мужчина, который пел оперным голосом какую-то красивую песню, похожую на гимн. Когда песня закончилась, ведущий объявил выступавшего: «Вы прослушали арию из оперы «Пиковая дама» в исполнении Петра Синькова, нашего земляка, а ныне солиста Лондонской оперы».

Все сходилось, это был он, Петя Синьков! С бьющимся сердцем Василина Петровна пробилась к сцене, подошла к ступенькам за кулисами и окликнула певца, когда он спускался вниз: «Петя!» Солист Лондонской оперы повернулся на голос, на секунду замешкался и с радостной улыбкой бросился навстречу маме Васе.

Бывший детсадовец и воспитательница были несказанно рады встрече. Родители Пети умерли, и с родным городом его уже почти ничего не связывало. В лице мамы Васи он нашел родственную душу, которая напомнила ему о счастливых днях детства, стала его связующей «ниточкой» с родиной. Они стали общаться, и каждый приезд Петра на родину превращался в праздник с нарядным столом и чаепитием. А накануне 60-летия мамы Васи Петр решил сделать старенькой воспитательнице сюрприз — устроить концерт в ее честь. Узнав об этом, Василина Петровна почувствовала какой-то незримый укол в сердце, как будто в него впрыснули убойную дозу адреналина. Захотелось петь, кружиться, смеяться и …строить глазки — как много лет назад, когда она была юна и беззаботна, ходила на танцы и думать не думала, что станет затворницей в детском саду, вся жизнь которой сконцентрируется в маленьком двухэтажном домике, с утра до вечера наполненном детским гомоном…

Лида-Реклама, закончив педучилище, пошла учиться дальше, в институт. Ей хотелось стать учительницей английского языка — в ее представлении школьная «иностранка» была верхом шика и изящества. Легко говорить по-английски, ловя завистливые взгляды окружающих, это совсем не то, что утирать сопливые носы чужим малышам. И свою подругу Василину она часто вспоминала, ведь Васин шофер стал ее первым мужем!..

Она согласилась выйти замуж за тихого скромного парня из… жалости. Почти два года робкой тенью он ходил за девушкой, молча вздыхая и глядя на нее глазами преданной собаки. Иногда в «перерывах» между кавалерами она удостаивала его внимания — то брала его с собой в кино, то позволяла проводить домой после работы. Он был рад и этим крохам. Но однажды она не выдержала и прогнала его насовсем, когда вечером после танцев, обнимаясь с залетным красавцем-моряком в темном сквере на лавочке, заметила неподалеку знакомый силуэт. Закатила скромняге скандал и, опозорив перед кавалером, растаяла в темноте. На следующий день к Лиде прибежала заплаканная мать шофера: бедолага пытался повеситься и сердце матери готово было на все, лишь бы спасти кровиночку. Уговорить Лиду выйти замуж за сына она смогла на удивление легко.

— Ты только годик поживи с ним, а там, глядишь, он попривыкнет, подостынет и тогда спокойно бросишь его. Опять же он тихий, любит тебя, все прощать будет — будешь жить как у Христа за пазухой, да и квартира у нас большая, светлая, сколько тебе уж можно по чужим углам-то мыкаться,— уговаривала Лиду женщина, втайне надеясь, что через оговоренный год у нее пойдут внуки и тогда уж строптивая гулена-невестка никуда не денется.

Свадьба получилась веселая и буйная. Выпив пару бокалов шампанского, Лида захмелела и стала стрелять глазками по друзьям жениха. Уже после второго или третьего «горько», из-за чего-то повздорив с новобрачным, она сняла с руки кольцо и с размаху закинула его куда-то далеко — никто из гостей так и не смог его найти. Гости постарше цокали языками и осуждающе переглядывались. Однако это были только цветочки.

Семейная жизнь у молодых складывалась вкривь и вкось, как неровный паркет, выложенный пьяным паркетчиком. Поначалу Лида старалась быть примерной невесткой, но у нее это плохо получалось. Время от времени у нее случались романы, причем кавалеры брались неизвестно откуда, как чертики из табакерки. Второе обручальное кольцо, которое с очередной зарплаты купил ей новоиспеченный муж, было бессильно остановить поток феромонов, исходящих от жизнерадостной кокетки Лиды во все стороны. Да и привычка постреливать глазами была ее второй натурой, от которой так просто не отделаешься.

Анально-зрительный муженек молчал, вздыхал и терпел. Его интеллигентная мама отводила душу лишь в редких разговорах с живущей на другом конце города сестрой, а дома все больше помалкивала, не желая и не умея скандалить. Казалось бы, такое странное сосуществование столь разных темпераментов под одной крышей будет продолжаться бесконечно, однако, все изменило несчастье, которого никто не ждал.

Жена последнего избранника Рекламы оказалась не просто ревнивой, а по-настоящему агрессивной и вздорной бабой. Выследив, с кем встречается благоверный под предлогом вечерних заседаний профкома, она решила действовать на свой страх и риск. Подкараулив Лиду в подъезде темным осенним вечером, она плеснула ей в лицо кислоты. Лиду спасла какая-то невероятная интуиция: как будто звериное чутье подсказало ей, что в подъезде ее поджидает опасность, и, едва приоткрыв дверь, она успела прикрыть лицо ладонью…

Кислота сильно обезобразила ее руку и лишь в одном месте подпортила красивый овал лица. Врачи обещали все исправить путем небольших пластических операций в течение года-двух и свое обещание выполнили. Вернув себе былую красоту, Лида бросила мужа и отправилась в свободное плаванье молодой эффектной учительницей английского языка…

***

…Сюрприз удался на славу. Петр устроил бесплатный концерт, на который пригласили заслуженных учителей и работников образования. Не обошло его вниманием и телевидение. Мама Вася была на седьмом небе, рассказывая всем подружкам о грядущем мероприятии, виновницей которого она была.

В назначенный день нарядная, с наряженным по случаю в китель мужем и близкой подругой она сидела в центре зала, держа на коленях букет из алых роз, купленный на пенсионные копейки для «любимого Петечки». Концерт вышел замечательный. Петр умудрился привлечь к выступлению нескольких своих коллег-музыкантов, которые играли на скрипке, арфе, саксофоне, пели в одиночку и дуэтом арии из опер, народные песни, известные блюзовые и джазовые композиции.

Но начал свое выступление он со стихотворения Пушкина, посвященного няне:

Младенчество прошло, как легкой сон.
Ты отрока беспечного любила,
Средь важных Муз тебя лишь помнил он,
И ты его тихонько посетила;
Но тот ли был твой образ, твой убор?
Как мило ты, как быстро изменилась!
Каким огнем улыбка оживилась!
Каким огнем блеснул приветный взор!

Публика была в восторге, а по щекам мамы Васи текли слезы. Когда она вышла на сцену со своим букетом, Петя обнял ее и задержал на сцене. Подойдя к микрофону, он сказал в зал:

— Уважаемые зрители, перед вами стоит моя няня, женщина, которая отдала все свое сердце малышам. И в том, что я стал тем, кем стал, есть и ее заслуга. Сегодняшний концерт я посвящаю ей и всем педагогам, которые свои сердца отдают детям. На днях ей исполняется 60 лет, но, глядя на ее энергию и жизнелюбие, в это трудно поверить.

В ответ из зала раздался шквал аплодисментов.

Василина Петровна почувствовала, что на глаза навернулись слезы, но от протянутого ей Петром микрофона не отказалась. Только дрожь в голосе выдала ее волнение, когда она сказала на весь зал:

— Да, мне скоро шестьдесят. Но меня помнят и любят, а значит, жизнь прожита не зря.

Зал поднялся и хлопал маленькой хрупкой женщине стоя.

P.S. После концерта подруга мамы Васи ждала ее в фойе дворца культуры. Василину пригласили за кулисы, чтобы сделать несколько снимков для местной газеты.

Какая-то моложавая старушка с ярко накрашенными губами, надевая элегантный плащ, всхлипывала у зеркала.

— У Вас все в порядке? — спросила подруга Василины, трогая женщину за рукав.

— Да, все нормально, — ответила та, вытирая глаза платочком. И вдруг, словно не могла больше держать это в себе, выплеснула на незнакомую женщину те эмоции, которые, по-видимому, и вызвали эти слезы. — Вы знаете, я ведь была учительницей Пети Синькова, английский язык ему преподавала. Ведь это благодаря мне он английский выучил, стал Англией бредить. Не понимаю, почему он посвятил этот концерт именно воспитательнице из садика?! Ведь я столько в него вложила сил, души прямо в нем не чаяла… — И женщина снова горько всхлипнула.

— Да не переживайте Вы так, — попыталась успокоить ее подруга Василины. — В жизни всякое бывает, люди все воспринимают по-разному, Петру что-то могло запомниться не совсем так, как Вам…

— Вы не понимаете, я и правда заслужила большего! — женщина уже с трудом держала себя в руках, — Он ведь был влюблен в меня в школе! Да! Это правда! Но на этот раз ОНА победила… Она все-таки победила…

Подруга Василины не могла сказать ни слова от удивления. А напомаженная старушка промокнула глаза элегантным платочком, поправила изящный шарфик, взглянула на себя в зеркало, поправила прическу и вышла на улицу, гордо подняв голову.

…И, только свернув на неосвещенную аллею близлежащего сквера, Лида-Реклама позволила накопившимся слезам свободно литься из ее все еще прекрасных глаз.

Корректор: Галина Ржанникова