А. С. Пушкин. Южная ссылка: «Все хорошенькие женщины имеют здесь мужей». Часть 4

Часть 1 - Часть 2 -Часть 3

Служить не рад, прислуживаться тошно. Скука и эпатаж. Карты, отсутствие денег, два ствола, три музы. Дуэль с черешнями. Плата за страсть — новая ссылка. Пир на прогонные. Ванна с шампанским для вождя. Кому коллежский асессор, а кому «что-то другое».

Пушкин не изменился на юге… Славный стихами, страшный дерзостью и эпиграммами, своевольный, непослушный, он производил фурор (М. М. Попов).

Он ехал на перекладных из столицы в глухую провинцию — Екатеринослав. Официально — к новому месту службы, по сути — в ссылку, исправлять свое поведение под бдительным надзором генерала И. Н. Инзова. По белорусскому тракту в русской красной рубахе, опояске и поярковой шапке ехал молодой и самый известный поэт России, за ним — никому не известный в неопределенном костюме следовал полицейский чин доглядывать и докладывать по инстанции.

Ограничение свободы люди воспринимают по-разному, большинство свыкается и даже начинает искать выгоды: нары получше, к кухне поближе. И в тюрьме, и в ссылке выживают люди. Для уретрального психического выживание в неволе невозможно, и не важно — Соловки это или Бахчисарай. Помещенный не по своей воле в ограниченное запретом пространство хоть самого рая земного, уретральник на бессознательном уровне тут же будет искать выход наружу, так как наружу работает его психическое.

Четырехмерное уретральное либидо — проекция силы отдачи в восьмимерной матрице психического — всегда идет на прорыв кордона, пока не прорвет или не погибнет. Так уретральник выносит наружу свое чувство свободы, делая его ощутимым для всех. Отсюда невероятная популярность уретральных людей, их слава и восхищение, которое они вызывают у окружающих. Каждый, кто хоть раз попадал под обаяние природного вождя, надолго запоминает мощное притяжение уретральной отдачи.

Даже враги и завистники не могли не восхищаться Пушкиным. Что говорить о восторженных друзьях, готовых носить его на руках и купать в шампанском, о женщинах, рвущих на части его письма, чтобы каждой досталось хотя бы по строчке. «Слухи о каждом его шаге сообщались во все концы России» (М. М. Попов). Это была настоящая слава.

Впервые двадцатилетний Пушкин ощутил полицейский надзор в южной ссылке. Ощущения были столь сильны, что А. С. сразу же по приезде в Екатеринослав тяжело заболел: «озноб, жар, признаки пароксизма» зафиксировал врач. Видимая причина — купание в реке. Известно, что Пушкин с юности практиковал ледяные ванны, был физически крепким, тренированным молодым человеком, и купание в жаркий день не могло ему навредить.

Внутренняя истинная причина внезапной болезни Пушкина — неволя. Ссылка только начиналась, стая друзей осталась в Петербурге, Пушкин был один в заштатном городишке на службе, которую презирал и исполнять не собирался, выхода не было, и возмущенное психическое проявилось телесным недугом. Горячка стала последним шансом на выход за ограниченные пределы. На сей раз обошлось выходом за пределы территории. Сочувствующий Пушкину Инзов выхлопотал своему поднадзорному отпуск. Вместе с семьей генерала Раевского А. С. отправляется на кавказские воды.

В творчестве поэта начинается новый этап — романтический. Пушкин создает «Кавказского пленника», «Бахчисарайский фонтан», «Братьев-разбойников», «Цыган». В центре этих произведений понятия свободы, воли и неволи, всюду присутствует страсть, вечная спутница автора. Известно, что во время южной ссылки Пушкин таки оторвался от старателей третьего отделения и несколько недель кочевал с цыганами, пока влюбленная в поэта цыганка Земфира не была зарезана ревнивым женихом.

Но счастья нет и между вами,
Природы бедные сыны! —

этими строками заканчивает Пушкин своих «Цыган», где Алеко — литературный двойник Александра Пушкина.

В первой ссылке, как никогда прежде, начала проявляться двойственность характера Пушкина, его уретрально-звуковая натура. Периоды уретрального возбуждения выражаются не только в эпатажных выходках вроде явления на обед к губернатору «в кисейных панталонах, прозрачных, безо всякого исподнего белья». В попытках уретрального прорыва за флажки своей неволи молодой Пушкин не соблюдает никакой субординации, нарушает принятые в обществе правила и готов по каждому ничтожному поводу тут же стреляться, одинаково остро реагируя на попытки насмешки и отеческого покровительства.

Счастливая случайность и бдительность сочувствующего окружения хранят поэта от смерти. Во время дуэли с полковником О. Н. Старовым сильная метель забивает стволы пистолетов и застит глаза стрелявшимся с десяти шагов (из-за мазурки) — оба дважды мажут. В другой раз Пушкин является к барьеру с черешнями, которыми с улыбкой завтракает. Противник ошарашен, его первый выстрел мимо. «Довольны вы?» — спрашивает поэт и, как был с черешнями, удаляется, не стреляя. Иногда настойчивые просьбы секундантов о примирении находят отклик в милосердной душе А. С. — и дуэль отменяется.

Пока еще уретральное жизнелюбие празднует победу над звуковыми пустотами, наскоро заполняемыми стихами, женщинами, кутежами и снова стихами. «С каждого вечера Пушкин собирал новые восторги и делался поклонником новых богинь своего сердца», — вспоминает друг поэта В. П. Горчаков

В периоды между пирами и восторгами — «скука смертная», отсутствие по-настоящему близких людей, невозможность выехать в Москву или Санкт-Петербург ввергают Пушкина в состояние глубокой апатии, когда он целыми днями дома, не одеваясь, стреляет в потолок хлебным мякишем.

Единственное спасение от звуковой депрессии — творчество. Когда Пушкин пишет, отвлекать его нельзя, поэт поднимает крик, а потом признается, что на него «что-то нашло». Насильственное выталкивание из «ракушки» чрезвычайно мучительно для звуковика. Пустота в звуке должна наполниться хотя бы на время, а уретральное желание — накопиться, тогда происходит естественная смена состояний внутри уретрально-звуковой матрицы психического. Если же во время звукового сосредоточения приходит раздражитель извне, он воспринимается как сильнейшая душевная боль.

Пушкину жизненно важно иметь возможность звуковых погружений. Когда он пишет, окружающее перестает существовать для поэта. Лучшее время — ночь, пока перо не вывалится, а голова не упадет в глубоком сне. Любит Пушкин и раннее утро. Пока все спят, «во всей наготе своего натурального образа» и скрестив ноги на постели, он быстро пишет на лоскутах бумаги, которые потом небрежно рассовывает где попало.

В «Братьях-разбойниках» есть удивительная по силе сцена, когда, бежав из заточения, два брата, скованные цепями, переплывают реку. Так и Пушкин с его уретрально-звуковым психическим всю жизнь бежал из заточения, раздираемый двумя доминантными векторами.

Невзирая на надзор за ним, Пушкин продолжает общаться с декабристами, состоит в активной переписке с Рылеевым, Раевским, Орловым. Вскоре декабристский кружок в Кишиневе разгромлен, Пушкина переводят в Одессу под начало куда более строгого надзирателя, чем старик Инзов, — князя М. С. Воронцова.

А. С. погружается в звуковую пустоту. Новое для себя ощущение звуковой ненаполненности, когда (это у него-то!) не пишутся стихи, поэт гениально описывает в стихотворении «Демон»:

Тогда какой-то злобный гений
Стал тайно навещать меня <…>
Его язвительные речи
Вливали в душу хладный яд.
Неистощимой клеветою
Он провиденье искушал;
Он звал прекрасное мечтою;
Он вдохновенье презирал;
Не верил он любви, свободе;
На жизнь насмешливо глядел —
И ничего во всей природе
Благословить он не хотел.

В стихах этого периода впервые ясно слышится разочарование и чисто звуковая отстраненность, даже высокомерие, так не характерные для всегда вовлеченного, страстного Пушкина. Холодом веет от этих строк:

Паситесь, мирные народы!
Вас не разбудит чести клич.
К чему стадам дары свободы?
Их должно резать или стричь.
Наследство их из рода в роды
Ярмо с гремушками да бич.

В звуковой отрешенности и «средь шумного бала» одесской жизни рождается новый герой времени — Евгений Онегин, хорошо известный всем «лишний человек» и «типичный представитель». Онегина часто ошибочно отождествляют с Пушкиным, забывая, что он всего лишь «добрый приятель» автора, уставший от жизни, разочарованный в людях и немощный в чувствах:

Кто жил и мыслил, тот не может / В душе не презирать людей.

(Евгений Онегин)

Даже в самые черные периоды звуковых пустот А. С. Пушкин не мыслил таким образом. И в разочаровании поэта всегда сквозит боль за людей, за стаю, за те ее нехватки, что невозможно наполнить всей уретральной страстью, потому как выше это сил человеческих. Страстный Пушкин и охладелый Онегин — антиподы. Звуковая неразвитость Онегина, слабость желаний, неспособность его к отдаче наполняют «молодого повесу» вялотекущей хандрой. Пушкин в силу своих векторальных свойств, мощного уретрального темперамента и звуковой гениальности был счастлив отдачей до последних дней жизни, хотя по временам и сознавался в письмах жене, что «хандрлив» (каково словцо!).

Денег нет, а их требуется куда больше, чем в Кишиневе. «Одесса летом — песочница, зимой — чернильница», — напишет А. С. Пушкин в минуты тоски. После Кишинева европейская жизнь Одессы — театр, балы, обеды, праздники, общение с новыми людьми — поначалу даже занимает поэта. Здесь он познакомился с несколькими прекрасными женщинами: Каролиной Собаньской, Амалией Ризнич, Елизаветой Воронцовой.

К последней, жене своего начальника князя М. С. Воронцова, на семь лет старше А. С., поэт испытывает настоящую страсть. Ее профили украшают все бумаги Пушкина одесского периода. Чувство поэта взаимно. В знак своей любви кн. Воронцова дарит Пушкину золотое кольцо с таинственной надписью по-еврейски. Это кольцо Пушкин считал своим талисманом и снял только на смертном одре, чтобы подарить Жуковскому. Вспомним строки стихотворения «Талисман». Они звучат пророчески:

От недуга, от могилы,
В бурю, в грозный ураган
Головы твоей, мой милый,
Не спасет мой талисман.

И богатствами Востока
Он тебя не одарит,
И поклонников пророка
Он тебе не покорит;
<…>

Милый друг! от преступленья,
От сердечных новых ран,
От измены, от забвенья
Сохранит мой талисман!

Скрывать страсть уретрального вождя к предназначенной ему природой кожно-зрительной женщине невозможно. Такой союз всегда на виду, даже если участники пытаются прятаться по квартирам друзей и высылают вперед специального мальчика посмотреть, не идет ли муж-рогоносец. Долго оставаться в неведении относительно Пушкина и своей жены кн. Воронцов не мог, и, хотя сам князь придерживался весьма свободных взглядов на брак, именно эта связь жены сильно задела его: явление Пушкина около Елизаветы оттенило собственное ничтожество Воронцова, кожного временщика на законном месте вождя.

Месть князя не по-княжески мелка. Воронцов отправляет Пушкина в экспедицию по борьбе с саранчой «обозреть, с каким успехом действуют употребленные к истреблению оной средства и достаточны ли распоряжения, учиненные для этого уездными присутствиями». В дурацком предписании этом не видит Пушкин ничего, кроме неуклюжей иронии над поэтом-сатириком и попытки наказать счастливого соперника. А. С. тут же пишет прошение (а по стилю — требование) об отставке: «Я устал зависеть от хорошего или дурного пищеварения того или другого начальника… Я жажду одного — независимости, мужеством и настойчивостью я в конце концов добьюсь ее».

Не говоря уже о стилистике данного «прошения», требовать отставки в положении опального коллежского асессора, когда начальство из кожи вон лезет, чтобы хоть как-то отметить горе-чиновника, пусть только выполнит указание, — дерзость на грани безумия. Исход «поединка» предрешен.

Со всех сторон доброжелатели твердят Пушкину, что для его же пользы нужно покориться и съездить в экспедицию. Казалось, Пушкин внял советам и действительно в экспедицию поехал. Но нужно было совсем не знать А. С., чтобы полагать, что он включится в борьбу с саранчой, до которой, как и до начальства его, не было поэту никакого дела. Уретра не видит кожных рангов и служить не может. Уретральный звуковик, ведущий стаю в будущее, служит только идее будущего, где справедливость является в истинном своем обличии, как отдача свойств каждого на благо стаи. С этой идеей несовместимо стремление прислуживаться ради сиюминутной пользы-выгоды.

Немедленно по возвращении Пушкин был вызван на ковер. Обозленный его «прошением» и сильно сомневающийся, что Пушкин был там, куда его посылали, Воронцов спросил, видел ли Пушкин вообще саранчу. Ответ в стихах окончательно взбесил начальство:

Саранча летала, летала
И села. Сидела, сидела,
Все съела и вновь улетела.

Воронцов тут же докладывает в столицу о неподдающемся усмирению коллежском секретаре Александре Пушкине и просит незамедлительно выслать наглеца из Одессы. Просьбу удовлетворяют. Отставку Пушкин получает вместе с предписанием ехать в новую ссылку — имение родителей в Псковской губернии, село Михайловское. «Воронцов видел во мне коллежского секретаря, а я, признаюсь, думаю о себе что-то другое», — пишет Пушкин.

«Что-то другое» думали о Пушкине и с восторгом узнающие его по пути следования в ссылку граждане России. «Ребята, пали! Пушкин!» — гремит в батарейной роте, где ликующие офицеры, узнав автора «Оды» и «Черной шали», несут его на руках в палатки пировать. Не помешали опознанию (а может, помогли?) ни красный молдаванский плащ, ни такого же цвета широчайшие шаровары.

В Могилеве на почте Пушкин «в офицерской шинели внакидку, в красной, русского покроя рубашке» узнан племянником бывшего директора Царскосельского лицея А. Распоповым: «Вы, Ал. С-ч, верно, не узнаете меня?» — «Помню, помню, Саша, ты проворный был кадет». От радости неожиданной встречи Распопов бросается к гулявшим с ним товарищам. «Восторг был неописанный. Пушкин приказал раскупорить несколько бутылок шампанского. Пили за все, что приходило на мысль… Но для нас не было достаточно; мы взяли его на руки и отнесли, по близости, на мою квартиру… Пушкин был восхищен нашим энтузиазмом. Мы поднимали на руки дорогого гостя, пили за его здоровье», — вспоминает А. Распопов.

От предложенной кн. Оболенским ванны из шампанского А. С. Пушкин с улыбкой отказался — пора ехать. Воистину, устроить пир на прогонные ссыльного коллежского асессора может только уретральный вожак.

Читать далее:

Часть 1. «Сердце в будущем живет»

Часть 2. Детство и лицей

Часть 3. Петербург: «Везде неправедная Власть…»

Часть 5. Михайловское: «Небо сивое у нас, а луна — точно репа…»

Часть 6. Провидения и проведения: как заяц спас для России Поэта

Чаcть 7. Между Москвой и Петербургом: «Ужель мне скоро тридцать лет?»

Часть 8. Натали: «Участь моя решена. Я женюсь». 

Часть 9. Камер-юнкер: «Холопом и шутом не буду и у царя небесного»

Часть 10. Последний год: «На свете счастья нет, но есть покой и воля»

Часть 11. Дуэль: «Но шепот, хохотня глупцов...»

Корректор: Галина Ржанникова