Сальвадор Дали: гениальный театр абсурда. Часть 4

Часть 1 - Часть 2 - Часть 3

Гала, бессменный импресарио Сальвадора Дали, почти до 70 лет была его постоянной моделью. Неприязнь и зависть к ней испытывали все. Это очень мешало раскручивать Дали-художника в Париже — городе мирового искусства, где каждый, кто мог бы помочь Сальвадору в восхождении на Олимп, знал Галу благодаря ее мужу Полю Элюару, не написавшему после ее ухода ничего стоящего, что могло бы сравниться с его прежними стихами.

Элюар еще долго восклицал ей вслед: «Вернись, я все прощу!», но чуда не произошло. Гала, став инициатором развода, оставила на попечении мужа их совместную дочь Сесиль, к которой она не испытывала никаких материнских чувств. Природа дает кожно-зрительной женщине видовую роль, но не дает материнского инстинкта. Вообще, у Галы никогда не было желания иметь детей, и не исключено, что во время проведенной якобы из-за женских хворей операции были удалены некоторые важные детородные органы. Гала оказалась бесплодна.

Элюар долго переживал уход Галы. Он так и не сумел забыть ее, даже когда спустя четыре года все же решился повторно жениться. Выбор пал на кожно-зрительную актрису, прибывшую из провинции покорять Париж и ради куска хлеба оказавшуюся на панели, где Поль ее и подобрал. Свадебная церемония не могла обойтись без Андрэ Бретона в роли свидетеля со стороны жениха, а тот по законам анального братства во всем поддерживал друга-поэта, конфронтируя с его бывшей половиной Галой. Как ни печально, но новой жене Элюара так и не удалось реанимировать атрофированное у поэта вдохновение.

Кстати, обида и мужская солидарность с Полем Элюаром, во время войны оставшимся в осажденном Париже, развяжут коммунисту Андрэ Бретону, пересидевшему оккупацию Франции в Северной Америке, язык и руки, чтобы начать шквал уничижительных обвинений в адрес Галы и Сальвадора за их преклонение золотому тельцу. Конечно, все эти выпады в прокоммунистических американских газетах попортили Гале много крови, но практически никак не отразились на отношении покупателей картин и заказчиков к творчеству художника, декоратора и дизайнера Сальвадора Дали.

А пока Гала, освободившись после развода с Элюаром от обременяющих ее семейных уз, могла полностью посвятить себя новому увлечению — сотворению гения сюрреализма. Художник становится все более и более известным, его картины продаются, но это пока никак не улучшает его финансового положения.

«...У него много друзей, причем настоящих, а не просто приятелей... У брата щедрая душа — если он видит, что другу нравится его картина, обязательно подарит... У всех, кто дружил с ним в юности, есть его картины. И, само собой разумеется, у родственников. В некоторых семьях хранятся целые коллекции...», — писала в своей книге «Сальвадор Дали глазами сестры» Анна Мария — сестра и первая модель художника. Уретральник всегда готов отдать то, что у него есть, даже если это последняя рубашка с тела.

От Галы привычка Дали раздаривать свои работы тоже не укрылась. К слову сказать, практичность у Сальвадора отсутствовала совершенно, и то, что возле него появилась женщина, способная вести все дела и заключать сделки с покупателями, спасло его от нищеты, часто сопровождающей художников.

Гала сумела правильно выстроить творческую жизнь Дали, не ущемляя его индивидуальности. Он много работал, иногда по 12–16 часов в сутки. Его картины покупали, но денег не хватало, и тогда Гала организовала клуб Дали «Зодиак», в который ей удалось заманить 12 самых влиятельных и состоятельных аристократов Франции. Они не были меценатами. Членство в клубе было платным, взнос составлял 2,5 тыс. франков, а взамен каждый из них мог выбрать, согласно месяцу своего рождения, любую картину или рисунок Сальвадора, становившегося все более и более известным. Затея с клубом принесла свои плоды. Художнику и его кожно-зрительной музе удалось безбедно просуществовать не один год и, войдя в аристократическую элиту Франции, познакомиться с состоятельными людьми Американского континента.

Разве могли сравниться унизительные гонорары за работы Дали и жалкие подачки от скупых французских аристократов с теми деньгами, которые он получал позднее от новоиспеченных миллионеров, пусть даже без роду и племени, ковавших свои доходы из чистого американского воздуха? Для Галы настало время обдумать поездку в США.

Дело закончилось тем, что сюрреалисты во главе с Андрэ Бретоном исключили Сальвадора из своей группы. Их прогрессивные взгляды и идеи коммунизма не допускали возможности личного обогащения даже за счет собственного изнурительного труда, чем являлась для Дали живопись. И уж тем более если речь шла о работе на капиталистов. Видимо, по их мнению, настоящий художник должен всегда оставаться голодным, босым и умереть от холода и алкоголизма где-нибудь в неотапливаемой мансарде-мастерской под крышами Монмартра.

Галу такая перспектива совсем не устраивала. Помимо этого, побывав в конце 20-х на родине и навестив своих близких в Советской России, она поняла, что путь ей туда заказан. С русскими эмигрантами она старалась не поддерживать отношений. Во-первых, перед глазами был пример Марины Цветаевой, ее соученицы по московской гимназии. Гала, наблюдая все мытарства гениальной поэтессы, сталкивается с бесполезностью эмигрантских компаний, в которых муссируются только две темы: как хорошо было в России и как вернуть все то, что там было. Во-вторых, многие эмигранты, часто не имея других средств к существованию, ради заработка становились агентами и осведомителями НКВД, включаясь в опасную игру не на жизнь, а на смерть.

Гала с повышенным вниманием контролирует каждый шаг Сальвадора, каждый его контакт, каждое сказанное им слово, совершенное действие. Она старается уберечь своего будущего гения от повседневной жизни, в которой он по-провинциальному пуглив и неопытен. Привыкший больше к звуковому и творческому уединению, чем к публичности, он ничего не смыслит в делах и заключении сделок. Хорошо развитые свойства кожного вектора Галы позволили ей стать одним из самых лучших импресарио и устроителем всех дел своих и художника.

Жену и музу Дали часто обвиняют в корыстолюбии и сребролюбии, но никто не пытается увидеть огромную работу, которую днем и ночью, без выходных и праздников проводила Гала на протяжении всей совместной жизни с Сальвадором. Она творила из никому не известного и не способного прокормить себя своими картинами каталонца, по-звуковому любящего заброшенность маленьких северо-восточных испанских городков, звезду сюрреализма.

Не понимая подлинного значения масскультуры, некоторые зрительные снобы называют ее «бездуховным развлечением рабов после трудового дня». Западная масскультура представляет собой не только и не столько узконаправленное примитивное изобретение для пустого времяпрепровождения. В развитых странах Европы и Северной Америки в нее включается большой пакет государственных социальных надстроек, способствующих выравниванию классового разрыва в обществе в условиях процесса глобализации. Именно масскультура позволяет людям малоимущим и состоятельным находиться в одной лодке, не конфликтуя друг с другом на языке революций.

Семейно-производственный союз Галы и Дали, не дававший сбоя и принесший не только славу, но и огромные капиталы, продолжался более 50 лет. Сальвадором, с его природной полиморфностью, необходимо было управлять — и он сам признавал это. Отсюда, скорее всего, сложилось мнение, что Гала держала Дали взаперти, заставляя много работать, полностью изолируя от реальной жизни, удерживая все бразды правления в собственных руках. Ее по сей день осуждают за то, что ей было мало денег.

Анально-зрительные критики и эксперты, далекие от мира предпринимательства, не понимают того, что Гала своими хорошо развитыми свойствами природного кожного вектора, как барометром, очень точно ощущала колебания «художественного рынка», быстро и гибко умела перестраиваться сама и перестраивать Дали, ориентируя его от работ с «высокими художественными сюрреалистическими достоинствами» к вещам бытовым, не исключая работы в рекламном агентстве. Возможно, именно в этом кроется загадка Дали, чьи картины настолько разные и сильно отличаются по периодам творчества художника.

Сальвадора всегда окружала масса паразитов, готовых поживиться за его счет. Как обычно, возле большого дела или рядом с великим мастером появляется стая архетипичных кожников, готовых урвать себе кусок побольше. Как только Гала по возрасту перестала справляться с обязанностями менеджера империи, возведенной ею самой, и подпустила к стареющему и уже больному Дали чужаков, они тут же включились в свою векторально-специфическую игру с названием «польза-выгода». Они практически разорили короля сюрреалистов, сильно дискредитировав подделками за подлинной подписью мастера само имя Сальвадор Дали, заставив отвернуться от него заказчиков, коллекционеров и насторожиться организаторов вернисажей.

Дали рассказывал: «Давным-давно я нарисовал молекулу дезоксирибонуклеиновой кислоты, и что же? На днях четырем ученым мужам дали Нобелевскую премию за то, что они ухитрились описать эту самую молекулу». Первая часть слова «дезоксириб-» была придумана художником, как и многие другие вещи. Оброненные где-нибудь в разговоре, на пресс-конференциях или в радио- и телеэфире, они подхватывались кем-то и получали самостоятельную жизнь.

Появляясь на публике, Дали, словно желая запутать оппонента, разговаривал на придуманном им самим языке. Люди со звуковым вектором, если их не устраивает общение на принятом в их среде языке, придумывают новый. В современном варианте это язык программирования.

Художник, а в его случае не обошлось и без зрительного эпатажа, создал свой — далианский. Ведя беседу, даже если это касалось деловых встреч, он произносил одно слово по-французски, другое по-испански, третье по-португальски, по-английски, по-немецки, по-русски… Таким образом, собеседник понимал только каждое 5–6-е слово в предложении в соответствии с тем языком, которым владел сам. При этом он оказывался совершенно не в состоянии уловить смысл сказанного Дали.

Это не был эсперанто: пользоваться тем, что уже изобретено, было бы слишком банально для дона Сальвадора. «Недоразумение» стало козырем Дали и «лучшей формой общения», по его восторженному мнению. Уретрально-звуковой Дали создал свой мир, свою империю, оказавшись в ней на самой вершине сюрреалистического Эвереста. Следовательно, и язык в империи сюрреализма должен быть сюрреалистическим.

Так напишет Дали в одном из своих стихотворений. Все, что бы ни делал Сальвадор, он посвящал своей жене и музе Елене Дьяконовой. Дали фонтанировал идеями, и пока он писал, Гала бродила по Парижу, пытаясь продать эти идеи, но ни одна из них не была куплена. Как начинающий менеджер, впервые столкнувшийся с продажей чего-то нематериального, Гала скорее всего не знала, что такой товар требует патента.

Тем не менее по прошествии нескольких месяцев большинство из далианских идей были реализованы в дизайне, моде, автомобилестроении и быту — словом, попросту украдены, и кто-то другой заработал на их тиражировании свои миллионы. Повторно Гала таких ошибок не совершала, и грабли впоследствии явно перестали быть ее инструментом.

Елену Дьяконову побаивались и не любили еще и за то, что оба они — и художник и муза — вели достаточно уединенный образ жизни, отделяя себя от богемы с ее попойками, постоянным безденежьем, творческой завистью и нередко самоубийствами.

Помимо этого, никто не должен был знать, кто такой на самом деле Сальвадор Дали. Созданный совместно образ сумасшедшего скандального художника пришелся по вкусу Сальвадору, и Гала следила за тем, чтобы он не выходил из его рамок, и сама не только режиссировала, но и подыгрывала ему во всем. Практичность Галы была уникальной, она точно улавливала все, включая самые неприглядные и пусть даже криминального характера, но очень значимые для людей со зрительным вектором события, использовала их для того, чтобы раскручивать и раскручивать их семейный бизнес.

Будущая империя Дали складывалась из отдельных осколков, которые постепенно срастались, не оставляя никаких намеков на трещины. Гала, пережив с Дали годы безденежья, полунищеты и скитаний по тесным парижским квартирам и нетопленым лачугам Каталонии, не хотела возвращаться к прошлому даже тогда, когда они были вынуждены бросить все свои пожитки и бежать в Америку из оккупированной Франции. Гала не собиралась смиряться с тем, что Сальвадор исписался, устал или у него нет вдохновения.

Обладая хорошей кожной хваткой, Гала понимает, что найти богатых покупателей на все настоящие и будущие работы художника невозможно. И когда продажа картин застопорилась, так как не все американские миллионеры предпочитали сюрреалистическое искусство, она предлагает Дали заняться оформлением витрин, разработкой моделей аксессуаров, бижутерии и даже пепельниц. Позднее многие из его находок, созданные как художественные изделия декоративно-прикладного искусства с утилитарным назначением, были поставлены на поток и стали приносить стабильную прибыль, предвосхитив появление отпрыска масскультуры — направления поп-арт.

Галу считали алчной, жестокой, аморальной и вообще видели в ней само воплощение зла. А ведь именно жена художника научила его работать на хороших холстах, качественными кистями и красками, пользоваться лучшими растворителями, а также носить дорогие костюмы, жить в лучших отелях, питаться в звездных ресторанах. Именно Гала постоянно культивировала и поддерживала в Сальвадоре ощущение гениальности и непревзойденности, заставляя всех остальных преклоняться и благоговеть перед художником, перед вожаком, перед королем, которым он так мечтал быть с детства.

И если в бытность студентом Мадридской академии, располагающим скромными средствами, молодому Дали было трудно угнаться за золотой молодежью из лучших семей Испании, среди которой были его друзья Гарсиа Лорка и Луис Бунюэль, то теперь он мог себе ни в чем не отказывать. Его успех был велик, а деньги зеленым потоком потекли в карманы супругов.

Непонятные пугающие образы из подсознательного, облаченные в ирреальные формы мастерством зрительного вектора звуковика Дали, нравились его покупателям и заказчикам, имевшим такое же «зрение в страхе», как сам художник. Разница между ними была в том, что Сальвадор Дали успешно сублимировал свои страхи в собственное искусство, а большинство владельцев его картин и посетителей выставок, наоборот, раскачивают их до уровня гротесковых, сюрреалистических страхов, способствуя разрастанию перечня фобий более чем до 20 тыс. разновидностей и не оставляя без работы психологов и психиатров.

Непрактичность и оторванность от повседневной реальности пугали Сальвадора, погруженного в свое разностороннее творчество. Порой он даже не знал, как заплатить за такси, но настоящая катастрофа для него началась тогда, когда Гала в возрасте 80 лет пожелала оставить художника и перебраться в собственный замок. Галу жизнь Дали утомляла: ее муж, выбравшийся из своей звуковой раковины уединения наружу, по-королевски вкушал в своем большом доме с садами и бассейнами радости жизни в виде шумных оргий, на которые слетался всякий сброд,.

Рядом с домом Дали в Порт-Льигате пестрым табором расположились «дети цветов» хиппи — эксгибиционирующие кожно-зрительные мальчики и девочки. Это был пик движения их молодежной субкультуры, возникшей в 1960-х годах в США как противостояние войне во Вьетнаме. Лозунг хиппи «Make love, not war!» — «Занимайтесь любовью, а не войной!» импонирует чете Дали.

Во-первых, они всегда оставались аполитичными, не разделяя идей конфронтирующих друг с другом коммунизма и фашизма. Попытки Андрэ Бретона и других сюрреалистов «образумить» Дали и привить ему коммунистические идеалы натолкнулись на глухую стену, возведенную Галой, и на акт «осквернения» художником на своих полотнах образа вождя мирового пролетариата Владимира Ленина. Так что коммуниста, несмотря на гротесковое «исполнение» Гитлера в некоторых работах, из Дали сделать не получилось. Собственно, Сальвадора коммунизм так же мало интересовал, как и фашизм, поддержку которого ему не уставали приписывать. Дали упрекают в симпатиях к испанскому диктатору Франко, когда художник открыто поддержал расстрел кучки сепаратистов, по-уретральному объяснив, что, уничтожая маленькую группу, мы сохраняем народ.

Дали, сам эксгибиционист по своей зрительной природе, охотно принимал у себя всю эту голую, обкуренную, совокупляющуюся у него на глазах веселую ораву бездельников хиппи. Возвышаясь над «своей стаей» на этой «общественной поклевке», он по-уретральному ощущал себя вождем или монархом.

Гала достигла всего, о чем мечтала: славы, известности, денег, удовлетворив все свои меркантильные, честолюбивые запросы, натешив свое тщеславие и самолюбие. Задачи, которые она ставила, давно выполнены. Гала сделала Дали самым богатым человеком среди художников. Его империя стала слишком велика, и Гала уже не справлялась с ее управлением. Она, которая никогда ни на шаг не отпускала от себя художника, корректировала каждую сказанную фразу, определяла точность каждого поступка, распоряжалась всеми его делами, теперь была намерена покинуть художника.

Последней музой художника, скрасившей его одиночество после ухода Галы, стала Аманда Лир — личность с туманным происхождением и с еще более туманной половой принадлежностью. Известно, что Дали познакомился с ней, полупевичкой-полумоделькой, в парижском клубе трансвеститов по наводке одного из гостей, присутствовавших на «королевских раутах» с хипповым окрасом в Порт-Льигате. Их отношения продлились более 15 лет и были скорее дружескими, чем любовными.

Гала, понимая, что художнику нужна новая муза, новый источник вдохновения, «передала» Дали с рук на руки. По их совместному замыслу и, скорее всего, заранее разработанному сценарию, Аманда сопровождала художника повсюду, и нередко на приемах они появлялись втроем.

Галу и Сальвадора совсем не смущала «двойственность натуры» Аманды. Людей из шоу-бизнеса, больше остальных знавших мадам Лир и кое-что из ее жизни, эти отношения интриговали, а публику, несмотря на уже пережитую сексуальную революцию, тройственный союз Аманда — Дали — Гала не переставал шокировать. Для Дали с его уретральным вектором нет никаких шор, предрассудков, ограничений и деления по каким бы то ни было признакам, будь то мужчины, женщины, гомосексуалы или лесбиянки. Для уретрального вождя это все его стая, которая принадлежит ему.

Состояние Дали постепенно ухудшается. У него обнаруживаются симптомы болезни Паркинсона. Он очень быстро превращается в беспомощного старика, а Гала, все еще активная и подтянутая, заводит очередной роман. Кожный вектор требует постоянного обновления, а кожно-зрительные женщины способны долго оставаться моложавыми.

Сальвадор смотрит на увлечения своей жены без ревности. Теперь в обществе появляются две пары. Дали с блондинкой Амандой и Гала с таким же белокурым и длинноволосым, балующимся наркотиками Джеффом.

Новой пассией Галы становится американский кожно-звуко-зрительный рок-певец Джефф Фенхольт, известный всей Америке исполнением главной роли в бродвейском мюзикле «Иисус Христос — суперзвезда». Напрасно многие авторы наделяют его уничижительными эпитетами «неизвестный» и «бездарный». Бездарей, выдержавших огромный конкурс, чтобы получить эту роль, и выходящих каждый вечер на сцену любого театра на Бродвее, а тем более исполнявшего главную партию в самом значимом мюзикле тех лет Эндрю Ллойд Вебера «Jesus Christ Superstar», в кожном мире, где на всем, тем более на искусстве, делаются деньги, никто держать не будет. Вполне естественно, что это увлечение в жизни Галы было недолгим и последним.

После ухода, а затем и смерти Галы Дали стали использовать в своих целях архетипичные кожники самым наглым образом. Аманда Лир вспоминала о том, как уже больному мастеру, который был не в состоянии удерживать кисть, подсовывали чистые листы бумаги, где он оставлял свой размашистый автограф.

Теперь контролировать поведение Дали, сдерживать его уретральные порывы и исправлять «во второй половине дня ошибки, совершенные Сальвадором утром», как это делала Гала, стало некому. В процессе о фальсификации, получившей в начале 80-х международную огласку, участвовало все окружение великого маэстро, включая его издателей, заработавших на имени короля сюрреализма фантастические суммы.

Эти «шедевры», проникшие на международный художественный рынок, всплывают на выставках и аукционах до сих пор, поражая неестественно примитивными изображениями, не имеющими ничего общего с кистью Дали, располагающие лишь одной ценностью — подлинной подписью художника, предоставили работу большому числу экспертов, журналистов и прочим специалистам.

Если бы не смерть Галы, которую художник поставил в один ранг с собой, подписывая созданные им работы «Гала — Сальвадор Дали», возможно, страшное несчастье миновало бы его. Художник, сильно пострадавший при пожаре, так и не смог восстановиться после.

***

Гала и Сальвадор Дали — пара, в которой партнеры помогли друг другу реализовать все, что было задано им природой. Гала получала удовлетворение, наполняя желания своего амбициозного кожного вектора, а Сальвадор всю жизнь занимался только тем, что любил — живописью и дурачеством, исполнив свое природное предназначение стать монархом, поднявшись над всеми.

В своем завещании он просил похоронить себя среди своих картин. Даже после смерти он не захотел присоединиться к sagradafamília de Dali, к своему «святому семейству Дали», предпочитая лежать отдельно от всех родственников и своего брата-двойника. Хотя, будь он похоронен в семейном склепе, надпись выглядела бы вполне в духе сюрреализма самого маэстро, что-то вроде: «Здесь лежат Сальвадоры Дали...»

Уретральные вожди даже после смерти не терпят ограничений и семейных саркофагов, предпочитая оставаться со своим народом. Дали остался, как и жил, в центре внимания.

Сальвадор Дали, «по которому давно уже скучает смирительная рубашка», по собственному определению художника, завещал похоронить себя в центре музея собственного имени. Его прах находится под самой обычной бетонной плитой, и мало кому из посетителей музея приходит в голову, что, покидая это место, они в ментальном смысле уносят на своих ногах его прах.

Многие великие уретральники, уходя из жизни, завещали развеивать свой прах по степи или на море, чтобы каждая из его пылинок, унесенная на босых ступнях или на крыльях птиц, не исчезла, а проросла в земле или обернулась мириадами звезд, дав новым уретральникам жизнь, а всем остальным — надежду.

Корректор: Анна Катаргина