Сталин. Часть 14: Советская элитарная массовая культура

Часть 1 - Часть 2 - Часть 3 - Часть 4 - Часть 5 - Часть 6 - Часть 7 - Часть 8 - Часть 9 - Часть 10 - Часть 11 - Часть 12 - Часть 13

Снести церковные купола и устроить в храмах зернохранилища было несложно и очень революционно. Но какого бога или хотя бы царя посадить в разрушенные революцией и гражданской войной головы? Введение новой экономики, построение государства нового типа было немыслимо без объединяющей людскую мешанину звуковой идеи. Это было очевидно для убежденного марксиста с духовным образованием обонятельного со звуком И. В. Сталина.

Красивых зрительных отпечатков и культурных ограничений традиционного западного масскульта было недостаточно. Необходима была сильная звуковая идея, способная сформировать «сознание нового типа» и объединить людей в новую социальную общность — советский народ. Для этого требовалось убрать все «лишнее»: формализм, абстракционизм, футуризм и пр. направления, выросшие из вольницы Серебряного века. Начинается невиданная по масштабам культурно-идеологическая революция, нашедшая свое выражение в доктрине социалистического реализма. Безумнейшая, по словам Максима Горького, задача в кратчайший срок перевоспитать человека со звериными инстинктами собственника, сделать его бескорыстно отдающим на общее благо находила свое решение.

Ряды советской творческой интеллигенции (поэтов, композиторов, литераторов, или, как называл их Сталин, «инженеров человеческих душ») формировались из «бывших», готовых работать с новой властью, других не было. Отбор произведений, годных для воспитания масс, был мучительным и непростым. Точных критериев оценки не было. Рекомендуемая доктрина социалистического реализма, провозглашенная А. М. Горьким на Первом съезде Союза писателей, четких ориентиров дать не могла. Функционерам от культуры приходилось полагаться на политическое чутье, которым далеко не все обладали. За бесспорно талантливым произведением могла таиться вредная, т. е. разъединяющая, а не объединяющая (гарантирующая выживание) идея. Обоняние неусыпно следило за тем, чтобы этого не случилось.

Продвижение человеческой стаи во времени происходит в противостоянии звукового поиска и обонятельного сокрытия. Система (человек, группа или социум) сохраняет себя, стремясь к балансу, создаваемому разнонаправленными векторами проекций сил получения и отдачи в восьмимерной матрице психического бессознательного. Сильному обонянию Сталина необходимы были развитые звуковики, гении, способные на высочайшую степень сосредоточения в звуке для преодоления пустот эгоцентризма и постижения идеи объединения для последующей трансляции этой идеи в стаю.

Горький создавал литературные формулировки политики Сталина.
А. В. Белинков

Особую сложность представляла работа с литераторами, которых нельзя было объединить, как, например, физиков, в закрытые КБ, и создать тем самым необходимое звуковикам условно единое пространство коллективного мыслетворчества. Каждый литератор творил за своим письменным столом, некоторые, Горький например, даже старались переезжать вместе с этим столом из страны в страну, лишь бы не нарушить привычной для творчества обстановки.

Сейчас много спорят о литературных вкусах Сталина, обвиняют его в недостаточной искушенности в вопросах искусства и культуры, а то и в полном отсутствии способности понимать литературу, поэзию. Отрешась от конкретных печальных судеб поэтов и прозаиков, необходимо сказать: работа Сталина по сохранению целостности государства не имела такой задачи — смаковать ту или иную изящную вещицу. Он выбирал нужные вещи для выполнения своей видовой роли. Остальные не имели значения и сокращались как простые дроби. Можно печалиться.

Из всех произведений Горького Сталин особо выделял одну раннюю (1892) сказку. Критика не обратила на нее особого внимания. Называлась сказка «Девушка и смерть» и повествовала (в двух словах) о любви, побеждающей смерть. Участь Смерти в сказке Горького описана весьма сочувственно:

Скучно век возиться с тухлым мясом,
Истреблять в нем разные болезни;
Скучно мерить время смертным часом —
Хочется пожить побесполезней.
Все, пред неизбежной с нею встречей,
Ощущают только страх нелепый, —
Надоел ей ужас человечий,
Надоели похороны, склепы.
Занята неблагодарным делом
На земле и грязной, и недужной.
Делает она его умело, —
Люди же считают Смерть ненужной.

Бесстрашная Девушка сумела «переубедить» Смерть силой своей любви:

С той поры Любовь и Смерть, как сестры,
Ходят неразлучно до сего дня,
За Любовью Смерть с косою острой
Тащится повсюду, точно сводня.
Ходит, околдована сестрою,
И везде — на свадьбе и на тризне
Неустанно, неуклонно строит
Радости Любви и счастье Жизни.

Сталин выделил эту сказку шутливым афоризмом, об авторстве которого многие забыли. «Эта штука сильнее, чем «Фауст» Гете (любовь побеждает смерть)», — написал Сталин на последней странице сказки. В особняке миллионера Рябушинского, куда поселили извлеченного из Италии «буревестника революции», Сталин и Горький часами беседовали за бокалом красного вина. Аромат трубочной герцеговины смешивался с крепким дымом папирос Горького. В атмосфере кажущегося единения шутливую надпись на сказке можно было понять и как похвалу, и как аванс на будущее. В реальности это был гриф «рекомендовано к прочтению». Чтобы людям было понятно, о каком таком Гете идет речь, «Фауст» был включен в школьную программу.

Почему же романтическая сказка Горького оказалась для прагматика Сталина сильнее «Фауста» Гете? Потому что она короче и доходчивее формулирует ту же мысль о противостоянии жизни и смерти, где побеждает (выживает) развитость. Зрительная любовь, выведенная в бесстрашие, необходима для выживания стаи, как и звуковое преодоление эгоцентризма включением в себя желаний других. Сталин безошибочно выбрал Горького для оформления своих невербальных политических стремлений в точном звуковом слове и ярких зрительных рядах. Например: «Если враг не сдается — его уничтожают». Это работало на объединение ради выживания, следовательно, поощрялось. Личные переживания и иные «несвоевременные мысли» Алексея Максимовича Пешкова, выраженные в попытках выхватить из жертвенника сбитых с толку интеллигентов, воспринимались ровно, как неизбежность.

Иду-с, поспешаю. Бок, изволите ли видеть, дает себя знать.
Разрешите лизнуть сапожок.
М. А. Булгаков. Собачье сердце

С М. А. Булгаковым Сталин не встречался. Тем не менее незримый диалог длился между ними до последних дней жизни писателя, и со смертного одра порывавшегося «беседовать с товарищем Сталиным». Покинувший родной Киев и оставивший профессию врача ради литературного творчества Булгаков был раздавлен отсутствием работы в Москве. Его не печатали, пьесы не ставили. Несколько фельетонов и прочая литературная поденщина не отвечали масштабу творчества Булгакова. В отчаянии М. А. пишет письмо Сталину, умоляет отпустить его за границу, раз здесь, в СССР, он как писатель не годится.

В ответ раздается неожиданный телефонный звонок: «С вами будет говорить товарищ Сталин». Булгаков уверен, что это дурацкая шутка, и бросает трубку. Однако звонок повторяется, и глуховатый голос с грузинским акцентом мягко интересуется, не слишком ли он докучает писателю Булгакову. На том конце провода действительно Сталин! Он настоятельно советует Булгакову вновь обратиться во МХАТ, теперь его наверняка возьмут на работу. Что до заграницы… «Неужели мы вам так сильно надоели, товарищ Булгаков?»

И тут с М. А. происходят перемены. Куда делась решимость добиваться немедленного отъезда в Европу? Вот что он отвечает: «Я много думал в последнее время — может ли русский писатель жить вне родины. И мне кажется, что не может». — «Вы правы. Я тоже так думаю», — констатирует Сталин. Это был первый и единственный их разговор. Многочисленные письма Булгакова Сталину так и останутся без ответа. Вспоминая впоследствии свою беседу с генсеком, Булгаков подчеркивал, что Сталин «вел разговор сильно, ясно, государственно и элегантно». Вкусу М. А. можно доверять. Сильно, ясно, государственно и элегантно Булгаков создаст свой самый запоминающийся образ — Воланда.

А пока писатель еще надеялся пригодиться системе. Основания для этого были. Во МХАТ Булгаков был принят ассистентом режиссера, «Дни Турбиных» (по роману «Белая гвардия»), любимая пьеса Сталина, шла с большим успехом. Сам И. В. посмотрел пьесу 16 раз! Запрещал снимать с репертуара, несмотря на враждебную критику и навешивание ярлыка «белогвардейщины».

Почему выбор Сталина-политика пал на «Белую гвардию» и отмел не менее талантливый «Бег» на ту же белогвардейско-эмигрантскую тему? Вот его мнение: «Основное впечатление, остающееся у зрителя от этой пьесы, есть впечатление, благоприятное для большевиков: если даже такие люди, как Турбины, вынуждены сложить оружие и покориться воле народа, признав свое дело окончательно проигранным, — значит, большевики непобедимы, с ними, большевиками, ничего не поделаешь». В отличие от «Дней…», «Бег» вызывал жалость к эмигрантам. Такие чувства советскому народу накануне войны были не нужны.

Сталин умел и любил читать, понимал и ценил хорошую литературу. Представление о Сталине как об «эстетически дремучем практичном политикане»[1] не более чем заказ наших политических оппонентов. Отбор произведений для государственных нужд был так же безэмоционален, как и все, что делается во благо сохранения целостности стаи. На примере диалога обонятельного Сталина и звукового Булгакова отчетливо видно, как под воздействием проекции силы получения, направленной на сохранение целого, превращаются в ничто самые талантливые, но несущие в себе идею разобщения образцы звуко-зрительного творчества.

Не могла быть принята в печать повесть «Собачье сердце», средоточие звукового эгоцентризма и зрительного снобизма профессора Преображенского. При всей гениальности этого произведения, широко известного сейчас благодаря талантливой игре актеров в одноименном фильме, суть «Собачьего сердца» выражается одной фразой: «Я не люблю пролетариат». А по какому, собственно говоря, праву? Может ли русский интеллигент, а таковым, вне всякого сомнения, ощущает себя Филипп Филиппович, не любить огульно группу людей только за то, что люди эти не имели счастья получить университетского образования и не умеют «заложить салфетку»? Понятно, что устами Преображенского говорит сам Булгаков, считающий проживание в семи комнатах с кухаркой и горничной нормой для себя и болезненно воспринимающий отличную от его представлений реальность.

Снятый в 1988 г. по только что появившейся в официальной печати повести Булгакова фильм «Собачье сердце» мгновенно растащили на цитаты. Оно и понятно. Разом освободившись от цепей, сковывающих человеков в единое целое, постсоветский «пролетариат» тут же ощутил себя… барином — профессором Преображенским. Термоядерная реакция расщепления общества на избранный свой круг и быдло-шариковых продолжается неприкрытой взаимной ненавистью с перестрелками за место на парковке, вошедшим в привычку террором. Печально, но талантливое произведение М. А. Булгакова, помноженное на таланты актеров кино, внесло в этот процесс свою лепту. За гневными филиппиками профессора Преображенского мало кто заметил юнговскую мысль про разруху в головах, а если и заметили, примерили не на себя, любимых, а на гадких, поющих в подвале швондеров.

Обвиняющие Сталина во всех грехах не понимают, как работает древний ум обонятельника, это первобытное безошибочное чутье зверя. Концентрируя коллективную ненависть на себе, обоняние удерживает стаю от разрывания себя на нежизнеспособные куски. Когда концентрация ненависти переходит в критическую фазу, стае, измученной культурным запретом на каннибализм, сбрасывается вожделенная жертва. Таких жертвоприношений в годы правления Сталина было немало. Многостраничные петиции с требованиями уничтожить многоголовую гидру, каленым железом выжигать врагов советского народа, повсеместные единогласные голосования за исключение жертв из партии, а значит, и из жизни, убедительно свидетельствовали: жертва стаей принята, единство сохранено. Сталин в силу своего психического безошибочно улавливал эту обратную связь.

В конечном итоге побеждает Смерть.
Сталин — де Голлю
в ответ на поздравление с Победой

Но вернемся к связке Сталин — Булгаков, потому что нет, наверное, более наглядного, драматического и системного примера того, как в коридоре натяжения между звуком и обонянием продолжается бытие.

Последней попыткой встроиться в советскую литературу было для Булгакова написание пьесы о юных годах Сталина «Батум». Первое чтение было принято во МХАТе с воодушевлением. Пьесе пророчили большой успех. Выписанный талантливым пером Булгакова, молодой Иосиф Джугашвили представал романтическим героем уровня лермонтовского Демона, только без депрессивных ненужностей. Он мог бы стать героем эпоса, этот Коба, бесстрашный Робин Гуд — экспроприатор, борец за счастье угнетенных. Деньги за пьесу получены. М. А. Булгаков во главе бригады МХАТа отправляется в творческую командировку по местам событий пьесы — в Грузию. Постановка должна быть предельно достоверной, нужно сделать зарисовки к декорациям, собрать народные песни. Через час с небольшим пути, в Серпухове, командировочных настигает телеграмма-«молния»: «Возвращайтесь. Пьесы не будет».

«Он подписал мне смертный приговор», — пишет Булгаков об этом событии. Он — Сталин. Это было началом конца. Смертельная болезнь почек начала стремительно прогрессировать. Уже прикованный к постели и ослепший, Булгаков диктовал жене правки своего «закатного романа» «Мастер и Маргарита»: «Чтобы знали… чтобы только знали…»

Какое знание хотел донести смертельно больной писатель в последних попытках звукового сосредоточения на вопросах мироустройства? Системное прочтение «Мастера» — тема отдельного глубокого исследования. Остановимся на очевидном: главный герой романа, сатана Воланд, вершит справедливость. «Мастер и Маргарита» — гимн обонятельной мере получения, совершающей благо. На смертном одре сыну профессора богословия приоткрылось нечто, чем он спешил поделиться с миром. На «откровение» от обонятельной меры наложила свое вето смерть звукового писателя. Роман, раскрывающий метафизический смысл света и тьмы, был отложен на длинноту времени, необходимую для подготовки людей к его постижению.

Заканчивая «литературное отступление», хотелось бы еще раз провести следующую мысль. Сталин не выбирал лучшие произведения искусства или то, что ему «нравилось», или то, что он «в состоянии был понять», он брал нужное для решения политической задачи сохранения СССР, как он это ощущал в силу обонятельного психического большого политика.

В июне 1931 г. Сталин встречался с молодым М. Шолоховым. Говорили о романе «Тихий Дон», где с предельной откровенностью рассказывалось об ужасах расказачивания. Сталин спросил, откуда автор взял факты о расстрелах и других «перегибах» по отношению к казаку-середняку. Шолохов ответил, что основывался исключительно на документальных архивных материалах. После непростого обсуждения Сталин пришел к выводу, что, несмотря на неприкрытую правду о тех жутких событиях, «Тихий Дон» работает на революцию, ведь он показывает полный разгром белых. Бесстрашие Шолохова, его выдержка и правота, мучительная боль за народ, но и глубокое понимание происходящего сохранили молодому писателю жизнь и дали возможность работать в новых условиях. Вскоре увидел свет и роман «Поднятая целина». Название у Шолохова было изначально другое — «С потом и кровью». Автор признавался, что от нового названия его «ажник мутит». Небольшая плата за то, чтобы тебя читали в условиях, когда печатное слово было единственной трибуной.

Интересен и еще один эпизод в трагическом диалоге Сталин — Шолохов. В апреле 1933 г. Шолохов направил Сталину два письма с предельно откровенным описанием зверств уполномоченных при изъятии хлеба и просьбой о помощи: «Я видел такое, чего нельзя забыть до смерти…» Крестьян вместе с детьми выкидывали на мороз, закапывали в одном белье в холодные ямы, жгли и расстреливали целыми станицами. Если не угрозой, то предупреждением звучат слова Шолохова: «Решил, что лучше написать Вам, нежели на таком материале создавать последнюю книгу “Поднятой целины”».

На свои письма Шолохов получил два ответа. Телеграмму о направлении на места комиссии с проверкой и письмо, презрительный тон которого сквозит в каждом слове. «Чтобы не ошибиться в политике (Ваши письма не беллетристика, а сплошная политика), надо уметь видеть и другую сторону. А другая сторона состоит в том, что уважаемые хлеборобы вашего района (и не только вашего района) проводили «итальянку» (саботаж!) и не прочь были оставить рабочих, Красную армию без хлеба. Тот факт, что саботаж был тихий и внешне безобидный (без крови), — этот факт не меняет того, что уважаемые хлеборобы, по сути дела, вели тихую войну с советской властью. Войну на измор, дорогой тов. Шолохов… уважаемые хлеборобы не такие уж безобидные люди, как это могло бы показаться издали» [2] (курсив мой. — И. К.). За внешней доброжелательностью стальная непреклонность обонятельного презрения. Шолохов своими «истериками» разочаровал Сталина, на что ему недвусмысленно указано.

В обстановке, когда мышечные крестьяне, ощущавшие время как «пору» (пора жать, пора сеять), никак не могли войти в ритм бешеной индустриальной гонки и оказывали яростное сопротивление, Сталин жестко обрывал и любителей посмеяться над «недалеким» русским мужиком. Стихотворный фельетон Д. Бедного «Слезай с печки», одобренный А. В. Луначарским, Сталин аттестовал как «клевету на наш народ». Так он раз и навсегда «выставил планку» развития зрения в советской культуре — уважительное, любовное без истерик отношение к мышечным крестьянам, ни тени снобизма, ни намека на высокомерие. Жестокая, чтобы не сказать людоедская, практика раскулачивания не имела ничего общего с этими принципами. Но нести культуру в массы следовало только в высших ценностях, потому что только они удерживали первобытную неприязнь в границах допустимого и спасали страну от распада.

Читать продолжение.

Другие части:

Сталин. Часть 1: Обонятельное провидение над Святой Русью

Сталин. Часть 2: Неистовый Коба

Сталин. Часть 3: Единство противоположных

Сталин. Часть 4: Из вечной мерзлоты к апрельским тезисам

Сталин. Часть 5: Как Коба Сталиным стал

Сталин. Часть 6: Зам. по чрезвычайным вопросам

Сталин. Часть 7: Ранжирование или лучшее средство от катастроф

Сталин. Часть 8: Время собирать камни

Сталин. Часть 9: СССР и завещание Ленина

Сталин. Часть 10: Умереть за будущее или жить сейчас

Сталин. Часть 11: Без вождя

Сталин. Часть 12: Мы и они

Сталин. Часть 13: От сохи и лучины к тракторам и колхозам

Сталин. Часть 14: Советская элитарная массовая культура

Сталин. Часть 15: Последнее десятилетие перед войной. Смерть Надежды

Сталин. Часть 16: Последнее десятилетие перед войной. Подземный храм

Сталин. Часть 17: Любимый вождь советского народа

Сталин. Часть 18: Накануне вторжения

Сталин. Часть 19: Война

Сталин. Часть 20: По закону военного времени

Сталин. Часть 21: Сталинград. Убей немца!

Сталин. Часть 22: Политические гонки. Тегеран-Ялта

Сталин. Часть 23: Берлин взят. Что дальше?

Сталин. Часть 24: Под печатью молчания

Сталин. Часть 25: После войны

Сталин. Часть 26: Последняя пятилетка

Сталин. Часть 27: Быть частью целого