Суицидальный комплекс: все, что мне нужно, — место для шага ВПЕРЕД

Суицидальный комплекс… Каков он, классический образ убежденного самоубийцы? Это «юноша бледный со взором горящим», «мой друг художник и поэт» — исхудавшие, взлохмаченные, полусумасшедшие отроки, тоскующие и разочарованные, рефлексирующие интеллигенты, не находящие себе места на суетливой мирской ярмарке тщеславия? А может, и попросту неоперившиеся эмо в перманентной псевдосуицидальной истерике, так и норовящие выпорхнуть в окно, вскрыть вены или повеситься? Такими мы их себе представляем?

Суицидальные поползновения подобных самоубийц, звуковых и зрительных людей, при всей серьезности и тяжести их состояний выравниваются в два счета — только знай, какие нехватки заполнить. И вопреки стереотипам, носителями суицидального комплекса являются как раз те люди, которые на обывательский взгляд уж никак не вписываются в этот мрачный образ.

Настолько не вписываются, что версия их самоубийства выглядит попросту неубедительной, и десятилетия спустя еще раздаются отголоски легенд и смутных догадок: а может, это было убийство, прикрытое инсценировкой суицида?!

И до сих пор, к примеру, ходят слухи, проводятся исследования, даже снимается кино о расследовании обстоятельств смерти Есенина... Без помощи системных категорий невозможно понять и объяснить, как такие, как он, имеющие все, что только можно хотеть, любимые столькими женщинами, могли добровольно уйти из жизни.

В то время как при системном рассмотрении становится очевидно, что Есенин стопроцентно реализовал негативный жизненный сценарий в уретрально-звуковом смешении. Так же, как и многие другие его «собратья по уретрально-звуковому несчастью»: Пушкин и Башлачев, Лермонтов и Высоцкий, Маяковский и Цой… Этот скорбно-величественный список можно продолжать и продолжать... А все описание их взлетов и падений, яркой жизни и неизбежной трагической смерти можно уложить всего в два слова — Суицидальный комплекс!

Уретрально-звуковое смешение — это гремучая смесь двух доминантных векторов.

Что такое это сочетание — уретральный вектор, идущий в заданном звуком направлении? Оно уникально тем, что желания этих двух векторов не смешиваются, не имеют ни малейших точек пересечения. Это либо чистый звук, реализующий свои желания во всю силу уретрального темперамента, либо голая уретральная страсть, не разбавленная бесплотными звуковыми стремлениями, — постоянная смена состояний, из одного в другое, из одного в другое.

Уретра и звук представляют собой наибольшую удаленность по состояниям: уретра с неудержимым жизнелюбием, взрывным темпераментом, огромным либидо и зашкаливающей страстью к Жизни… И звук, чьи желания лежат исключительно вне материального мира, с головой погруженный в абстрактное и метафизическое, максимально удаленный от «животных» страстей и сводящий на нет либидиозное движение. Невозможно одномоментно совмещать их крайне полярные желания.

В звуковой фазе они и создают свои гениальные творения. Звуковая нехватка оказывается полностью обнажена, не замутнена ни малейшим ощущением нехваток телесных, не отягчена либидо — только звук! Это чистейшее ощущение слова, музыкального звука, смысловой абстракции.

Так, в своем очерке «Как делать стихи» описывает изнутри это состояние Владимир Маяковский:

«Ритм — основа всякой поэтической вещи <… > Ритм может принести и шум повторяющегося моря, и прислуга, которая ежеутренне хлопает дверью и, повторяясь, плетется, шлепая в моем сознании, и даже вращение Земли <… > Я не знаю, существует ли ритм вне меня или только во мне, скорее всего — во мне».

Именно так — они имеют «прямое подключение» к звуковому совершенству, их творчество — это не доведенный до ума тщанием и старанием анального профессионализма продукт, не отточенное зрительным изяществом произведение, они сами и есть — творчество, которое словно транслируется прямиком из бессознательного.

Представьте себе обожание почитателей и зависть коллег по цеху! Как невыносимо было в меру талантливому кожно-звуковому Сальери, филигранной техникой исполнения безуспешно преследовавшего ускользающее музыкальное совершенство, видеть Моцарта, который безо всяких видимых усилий просто пропускал через себя будто свыше посланную ему музыку божественной красоты…

И вот Сальери остается за партитурой оттачивать мастерство, а Моцарт… отправляется обратно в кабак.

Смена фазы! Уретра накопила нехватки и вышла из-под асексуального гнета звука, подавленное желание прорвалось наружу, уретральный вектор выпущен наконец-то на волю. И тут он начинает стихийно добирать то, что было отложено звуком в долгий ящик:

Мне осталась одна забава:

Пальцы в рот — и веселый свист.

Прокатилась дурная слава,

Что похабник я и скандалист.

(С.Есенин)

Только так и умеет «жить полной жизнью» этот вчерашний звуковик, а сегодня — невзаправдашний уретральник... Такие никогда не реализуют видовую роль вождя — понятное дело! Как может отвечать за стаю тот, чей природный животный альтруизм, гарантирующий жизнь всей стаи, в любой момент может начисто перекрыть звук, внутри которого ему вообще ни до кого не будет дела?

Естественно, оставшийся относительно недоразвитым в своих свойствах, не обремененный полноценным рангом вождя, он и пытаться ранжироваться будет самыми примитивными способами. Вся уретральная фаза проходит в шквальном загуле в «лучших» уретральных традициях — хулиганство, драки в кабаках, водка и бабы… У некоронованного вождя нет и его стаи, его «свита» — это кожно-зрительные и звуковые почитательницы творчества, восторженные поклонники, а зачастую и неудачники-прихлебалы, возвышающие себя в своих глазах близостью к гению и греющиеся в лучах его уретральной щедрости…

Вспомните, сколько таких гениев, от скандального образа жизни которых современники приходили в ужас! Легендарные похождения Пушкина, хулиганские выходки Есенина… Один и тот же сценарий для всех, и только небольшие поправки вносят в эти одинаковые судьбы разные обстоятельства места и времени.

А что же суицидальный комплекс?

Вот он напился, наелся, налюбился и нагулялся — наполнены простейшие нехватки жизнелюбивого уретрального вектора. И на сцену неизменно выходит его величество Звук. Хорошо, если находится пространство для звукового поиска, если он получает выход в творчестве, в состоянии выразить свои ощущения словом или музыкой. Он может с вечера подраться за свою кожно-зрительную музу в ресторане, а уже ночью написать ей проникновенное посвящение…

...Но будь состояние звука чуть хуже, и он уже не находит себя при переходе в звуковую фазу. Только что он был дерзким предводителем честнóй компании, весело гулял и любил женщин, как вдруг… смена фазы! — он внезапно оказывается в вопиющей мерзости злачного быта, в окружении грубой и ошалевшей толпы. Товарищи ожидают от него залихватского задора, женщины дают ему обратную связь как сверхжеланному сексуальному объекту — ему, впавшему в звуковой анабиоз телесных желаний, в мрак звуковой депрессии…

Душа сама собою стеснена,,

Жизнь ненавистна, но и смерть страшна,

Находишь корень мук в себе самом,

И небо обвинить нельзя ни в чем.

(М.Ю. Лермонтов)

Звуковой вектор — сверхдоминантный. И если насыщение неудержимой уретральности еще вполне достижимо, хоть и требует немалых затрат энергии, то для звука — целого мира мало! Проваливаясь в депрессивную звуковую фазу, он остается там надолго, много дольше, чем длилось веселье. И так до следующего раза, пока запертое до поры до времени уретральное либидо не зашкаливает и снова не переключает обратно — смена фазы! И он снова захлебывается от обрушившейся на него Жизни, и компенсация наполнения становится еще более бурной, достигается оно еще и еще быстрее, и снова — резкий неумолимый бросок в пустоту звуковой депрессии… Фазы сменяют друг друга все чаще и чаще, проявляя себя все ярче и ярче.

До тех пор, пока эта амплитуда не достигает разрыва от плюс до минус бесконечности… И в очередной раз из искрящегося уретрального животного альтруизма его выкидывает во вселенского масштаба звуковой эгоцентризм, в ощущение своей полной противоположности всему тому, что дает этому миру жизнь, свет самой жизни меркнет, и остается только всепоглощающая тьма звукового ненасыщенного желания. В этот момент стремительная в принятии решений уретра мгновенно и без раздумий выкидывает это тело в окно, предпочитая лучше умереть, чем продолжать дальше получать подобные ощущения.

Никто никогда не понимает, что же произошло, не верят в самоубийство. Как? Еще вчера он кутил с нами весело и добродушно, а утром его уже нет. Да что могло произойти за одну только ночь! И вот уже завидовавшие ему прежде кожники злорадствуют: «Допился до чертиков ваш гений, по сумасбродной пьяни чего не сделаешь, хоть в петлю залезешь!» Анальники ищут и находят виноватых: «Все эта стерва — довела мужика! Эх, братцы, это ведь мы недоглядели, не уберегли!..» Зрительные почитательницы выискивают в последних стихах и песнях намеки на несчастную, убившую горем любовь…

Интересно, как по-разному воспринимают известие о самоубийстве товарища пока еще остающиеся в живых уретрально-звуковые современники. После смерти Есенина Цветаева прожила еще долгих шестнадцать лет, и нетрудно представить, чем для нее были эти годы, если на его самоубийство она отреагировала так:

Брат по песенной беде — 

Я завидую тебе. 

Пусть хоть так она исполнится —

Помереть в отдельной комнате! —

Сколько лет моих? лет ста?

Каждодневная мечта.

Понятно, что «развитие сюжета» для одного и того же жизненного сценария может варьироваться. Чем более человек реализован и наполнен, тем благоприятнее складывается его жизнь. Суицидальный комплекс может быть и вовсе не сформирован у уретрального звуковика, будь уретра относительно реализована и имей звук достаточное наполнение. Или, на худой конец, наличие временного звукового наполнения может несколько тормозить ход сценария.

Муза Маяковского долгое время искренне служила воспеванию революции — что же еще на то время могло давать звуку большее удовольствие, чем идеи социальных преобразований! И реагирует на смерть Есенина он совсем по-другому:

«Я узнал об этом ночью, огорчение, должно быть, так бы и осталось огорчением, должно быть, и подрассеялось бы к утру, но утром газеты принесли предсмертные строки:

В этой жизни умирать не ново,
Но и жить, конечно, не новей.

После этих строк смерть Есенина стала литературным фактом.
Сразу стало ясно, сколько колеблющихся этот сильный стих, именно — стих, подведет под петлю и револьвер.
И никакими, никакими газетными анализами и статьями этот стих не аннулируешь.
С этим стихом можно и надо бороться стихом, и только стихом».

То же самое читай просто: как смеет тот, чье творчество может быть полезным для Идеи, так безответственно уйти из жизни! Но даже здесь видно, как где-то на грани сознания навязчиво ноет этот мотив — не подведет под револьвер ни один стих того, кто не носил бы в себе такого желания. А повод — повод-то всегда найдется… И неизбежность так и не заставила себя долго ждать: спустя всего пять лет Владимир Маяковский застрелился из собственного пистолета. Бороться стихом с собственными суицидальными стремлениями он смог недолго.

К развязке суицидального сценария есть множество путей, здесь слишком широк спектр нюансов состояний в обоих векторах, чтобы охватить их полностью. Кому-то оказывается необязательно выкидывать тело в окно или спускать курок, просто в определенный момент вся жизнь становится безотчетной погоней за смертью по тонкому льду. Да только ленивый не знает, к примеру, что для Пушкина идея стреляться с Дантесом, лучшим дуэлянтом того времени, была попросту самоубийственной — так и говорили! Любой дорожащий своей жизнью искал бы выход, но здесь — нет! Уретра ни за что не отступит, а звук — у того и вовсе нет никакой ценности тела…

Ну а если в старые добрые времена вместо того, чтобы самостоятельно пустить себе пулю в висок, можно было обречь себя на опасный военный поход или дуэль, то сегодня один из самых популярных способов не столь поспешного, но гарантированного ухода из жизни — это наркотики. От всех прочих, даже самых завзятых звуковых наркоманов, эти, как и во всем, отличаются безудержностью и необузданностью желания. «Знать меру», «вовремя остановиться», «все хорошо, что хорошо кончается» — все это не про уретрального человека. И не про звукового, чьи безумной силы неутоленные желания имеют только такое последнее утешение. Здесь все происходит «оглянуться не успели»: Дженис Джоплин приняла свою последнюю смертельную дозу в возрасте двадцати семи лет. И снова, как и всегда, обстоятельства ее смерти моментально начали обрастать слухами:

«… многим показался странным тот факт, что прибывшая на место происшествии полиция застала прибранную комнату без следов беспорядка. Возникло предположение, что некто, находившийся в комнате с Джоплин, уничтожил улики и скрылся. Другая странность состояла в том, что смерть, как было установлено, наступила спустя около десяти минут после инъекции. Все это послужило причиной для слухов о возможном убийстве».

Проходят десятилетия, а сценарий не меняется: недавно мир попрощался с Эми Уайнхаус, ушедшей при аналогичных обстоятельствах в возрасте тех же двадцати семи лет…

Впрочем, в конечном итоге способ совершенно неважен. Важно другое — условия современного мира по-прежнему не приспособлены для выживания и тем более полной реализации уретральных звуковиков. При всем необыкновенном таланте, при бешеной популярности, отдаче творчеству и всеобщему признанию в песнях Земфиры все более отчетливым становится суицидальный мотив. Пока еще она

…выбирала жизнь,

стоя на подоконнике…

Но сейчас никакая музыка или поэзия недостаточна для того, чтобы уверенно держать душу в теле, современный звуковой темперамент требует гораздо большего, и ответ на главный звуковой вопрос «Кто Я? Зачем Я?» — это уже предмет первой необходимости.

Когда-нибудь, если мы научимся хотя бы формулировать для самих себя эту смутную нехватку, вербализовывать этот вопрос, отдавать себе отчет в том, что требует тот или иной вектор, именно уретральные звуковики, сегодня плетущиеся в конце очереди за счастьем, радостью и удовлетворением от жизни, станут, как им и положено, «впереди планеты всей».

Алчущий постижений звук, подкрепленный мощным уретральным движением, будет первым в познании как своего, так и коллективного бессознательного, в формировании пресловутого общества будущего, в котором взаимодействие между людьми будет построено не на примитивном животном ранжировании, где вся жизнь пущена в погоню за своими эгоистическими нехватками, а на понимании своего ближнего, где уретральный принцип отдачи другому по его нехваткам войдет во всеобщую ментальную ценность.

Корректор: Наталья Коновалова