Владимир Маяковский. Американская дочь поэта. Часть 5

Часть 1  ─ Часть 2  ─ Часть 3  ─ Часть 4

О рождении своей дочери от американки русского происхождения Элли Джонс поэт узнает в России. Маяковский встретился с дочерью однажды в Ницце и, как свидетельствует сама Елена Владимировна, позволял ей, трехлетней, рисовать на его записях. Исследователи творчества поэта пытаются подогнать его восприятие дочери под собственное отношение к семье и детям, характерное для людей с анальным вектором, для которых дом — это главное в жизни. Бесполезно строить какие-либо догадки и сокрушаться о сдержанности чувств такого пламенного поэта и человека, как Маяковский.

Секрет заложен в его врожденной уретрально-звуковой связке векторов. Для уретральника нет детей своих и чужих, для него «все дети наши» и заботиться нужно обо всех как о будущем общества. Это находит подтверждение в его творчестве — стихах, посвященных детям.

Пока в молодой Республике Советов вокруг да около педагогического процесса тлели дискуссии о том, как воспитывать нарождающееся советское поколение, в какой степени и с какого возраста позволительно вводить в детскую литературу социальную и политическую тему, Маяковский, не дожидаясь окончания пустых прений «прозаседавшихся», давно выразил свое отношение к бюрократическим письменным разрешениям словами: «К любым чертям с матерями катись любая бумажка…» С больших и малых сцен он читает свои стихи, в которых объясняет, «что такое хорошо, а что такое плохо».

В его детской поэзии отсутствует всяческое сюсюканье или сказочные образы Мух-цокотух и Комариков с фонариками. Стихи Маяковского четки, ритмичны, результативны. Он был первым, в чьих стихах для детей возникла тема нравственности, морали и даже профориентации. Маленький человек должен готовить себя к большому будущему, «намотав себе на ус», что «все работы хороши, выбирай на вкус!»

Юрий Карабчиевский — один из авторов скандального самиздатовского альманаха «Метро́поль», вышедшего в Москве в 1979 году тиражом 12 экземпляров и представлявшего не подверженные цензуре тексты известных советских литераторов, в книге «Воскрешение Маяковского» писал, что «творчество самого Маяковского мы изучали не по сборникам стихов поэта. Строчки его произведений заучивались нами, еще не умевшими читать, повторяемые за воспитательницей детского сада при подготовке к утреннику. Они запоминались с голоса учительницы и пионервожатой, а позднее — с интонации актера или диктора. Строки врезались в память заголовком газетной статьи, призывом с транспаранта или плаката. Настолько всеобъемлюще и прочно вошел поэт в нашу жизнь, насколько многолико было его творчество».

Цитируют и других великих поэтов, но так много, как Маяковского, — никого. Потому что только его поэзия была так созвучна эпохе: кратка, выразительна, лаконична. Главная ее особенность — лозунговость, хлесткость, запоминаемость. Именно за это его ругали и не принимали литературные коллеги, считая, что он выскочка и карьерист. А он был новатором во всем: в распространении собственных стихов, в создании рекламных текстов, не считая, как и Сальвадор Дали, работу в рекламе чем-то постыдным и унизительным для творческого человека его масштаба.

Поэта, в ком клокотала творческая энергия и сила, заставлявшие его работать много и сверхсрочно, нередко обвиняют в том, что он, получая деньги построчно, брался за любую безвкусную агитку, плакаты, лозунги, рекламу и, как бы сказали сегодня, занимался разработкой дизайна упаковки и даже конфетных фантиков.

«Нигде, кроме как в Моссельпроме», — гласили надписи на плакатах, заставляя покупателей легко и быстро запоминать слоган. Творческий тандем Владимира Маяковского с художником и фотографом Александром Родченко — пример удачного союза первых советских рекламистов. Их главным рекламодателем становится государство, заинтересованное, в первую очередь, в сбыте своей продукции, товаров народного потребления, а не импорта.

Именно они — Родченко и Маяковский — вошли в историю как новаторы, пиарщики, говоря современным языком, основоположники первого агентства, они определили лицо советской рекламы, выполняя заказы крупных торговых предприятий. По их макетам и эскизам создавались вывески, иллюстрировались журналы: «Лучших сосок не было и нет — готов сосать до старости лет».

Маяковский опережал свое время. Он обращался к своим оппонентам, объясняя, что один в зале его стихи услышит, а потом 10 купят его книги. Массовость — главный критерий поэта. Владимир Маяковский во многом не соглашался с Сергеем Есениным, который старался отделить Россию от молодой Советской республики. Зазывая его в «ЛЕФ», Маяковский вопрошал: «А куда мы денем Грузию, Армению, Украину?..» Он видел будущее только в единении народов. Маяковский стремился охватить всю аудиторию, весь народ, всю стаю, покрыть их своими феромонами уретрального вождя, позвать и повести за собой. И ему это удавалось, так же как в 70-х удалось Владимиру Высоцкому стать поистине народным поэтом.

Поэзия Маяковского была рассчитана на широкие народные массы, именно к ним, идущим на фронт или строящим новую жизнь, страстно и пламенно взывал он на митингах и собраниях, круша на интеллигентских диспутах поэтов любого другого толка, воспевавших «зеленоглазых наяд» и «розовые розы». Отчаявшись найти отклик у современников, Маяковский во многих своих произведениях обращается к потомкам.

Если Александра Сергеевича Пушкина считают создателем русского языка, то Маяковский был его новатором. Естественно, что «корявость» слога, как говорил сам поэт, была понятнее полуграмотным рабочим и крестьянам. Поэт как бы со своего поэтического Олимпа спустился к народу, толкуя с ним на одном диалекте, призывая, увлекая, балагуря короткими, запоминающимися фразами, иногда даже частушечными репликами, при этом никогда ни с кем не заигрывая и не прогибаясь.

Он понимает, что завоевания революции нужно защищать, поэтому участвует в создании «Окон РОСТА — Российского телеграфного агентства». Эту особую, придуманную им информационную форму можно назвать предвестником ТАСС. В новом художественно-литературном направлении в полной мере проявился талант Маяковского-публициста, плакатиста, агитатора.

Сводки с фронтов Гражданской войны молниеносно превращались в плакаты с оценкой событий, от которой зависело число призывников. Как уретральный вождь, ведущий за собой мышечное войско, Маяковский, будучи абсолютно гражданским человеком, в соответствии со своей природной ролью словом-призывом вел за собой тех же мышечников, готовых отдать жизнь за революцию, за обещанные «Землю — крестьянам», «Фабрики — рабочим».

То есть ту самую «скотскую толпу», как назвал взбунтовавшийся народ в «Окаянных днях» лауреат Нобелевской премии Иван Бунин, не стеснявшийся еще до 17-го года быть взращенным, накормленным, обихоженным, одетым и обутым этими самими «скотами».

Представитель древнего дворянского рода Бунин не стеснялся в выражениях, обзывая Ленина «выродком» и «нравственным идиотом от рождения». Можно было бы посочувствовать писателю, потерявшему все, что он имел в России, и по-анальному оплакивавшему свои утраты, но как быть с откровенной ложью, вызванной ненавистью к разрушению родного традиционного уклада?

Как можно доверять всемирно известному писателю, оболгавшему в «Окаянных днях» своих литературных собратьев? В каком тифозном кошмаре приснилось Бунину, что «Маяковский... с жабьими губами... без всякого приглашения подошел к нам, вдвинул стул между нами и стал есть с наших тарелок и пить из наших бокалов». Эту фразу трудно назвать даже гиперболой. Владимир Владимирович, вне сомнения, был известен своим вольным нравом, но отличался маниакальной чистоплотностью, возводя гигиену в культ. «Какой же он был тяжелый, тяжелый человек! — скажет о Маяковском Эльза Триоле, сестра Лили Брик. — Вечные придирки ко всякому обслуживающему персоналу, ссоры с собственными домработницами, вызов директоров ресторанов и писание длинных обстоятельных жалоб... Мания аккуратности, доходящая до педантизма...»

Нора Полонская писала, что «он был очень брезглив. Никогда не брался за перила, ручку двери открывал платком. Стаканы обычно рассматривал долго и протирал. Пиво придумал пить, взявшись за ручку кружки левой рукой. Уверял, что так никто не пьет, поэтому ничьи губы не прикасались к тому месту, которое подносит ко рту. Был очень мнителен, боялся всякой простуды — при ничтожном повышении температуры ложился в постель».

Маяковский боялся старения. Он придумывает какие-то невероятные формы сохранения молодости, например, через замораживание. Вообще, криотерапия как один из способов продления молодости рассматривается им вполне серьезно.

В этом смысле он обгонял время, стараясь заглянуть в будущие века, перемещая туда персонажей своих произведений. Еще не зная как, строя догадки и предположения, Маяковский понимал, что отведенные его современникам 45–55 лет жизни слишком короткий срок, и он своими, может быть даже наивными, методами искал способы ее продления. Любого из великих поэтов, и Владимир Владимирович не был исключением, принято считать пророком. Разгадку этого пророчества следует искать в наборе его природных векторов.

Маяковский, пожалуй, единственный русский советский поэт, на чью долю выпало столько самых разных эмоций. Его обожествляли, ругали и ненавидели, распинали и воскрешали. В середине XIX века Вильгельм Кюхельбекер, друг и однокашник Пушкина по лицею, писал: «Горька судьба поэтов всех племен; Тяжеле всех судьба казнит Россию...»

Относится это к великим русским поэтам — Пушкину, Лермонтову, чьи судьбы трагически оборвались. Однако этот список можно продолжить именами Блока, Есенина и, конечно, Маяковского.

Самоубийству поэта предшествовали события творческого и личного характера, вызвавшие глубокую депрессию. Нового Маяковского-драматурга, с трудом вписывавшегося в направление социалистического реализма, ругали и отказывались ставить. Прошедший не замеченным правительством и прессой двадцатилетний юбилей творчества поэта стал ударом не только по его уретральному самолюбию, но и заставил усомниться в правильности собственного творческого направления. Мечта об аполитичности искусства разбилась о реальность. Лиля Юрьевна говорила, что «Маяковский, привыкший к нэповской сравнительной свободе, к частным издателям, к «ЛЕФу», с трудом привыкал к новой обстановке: неумолимой многоступенчатой цензуре, погромной критике под знаменем партийности», а в конторе, где поэту готовили загранпаспорт, намекнули, что от его новой пьесы «Баня» веет троцкистским душком».

Прошел романтизм революции, но этого не заметил и к этому не был готов поэт-романтик, ее воспевавший. Похожая трагедия произошла с Нестером Ивановичем Махно, который, узрев в грядущих переменах романтизм, не замечал происходящих рядом изменений. В результате он остался один со своей звуковой идеей времен анархической юности. Маяковский тоже остался один на один со своим громадным талантом, который оказался никому не нужен. Зрительный вектор, успешно делавший «из мухи слона», оказал ему плохую услугу. Ко всем событиям последних месяцев своей жизни он отнесся с большим зрительным преувеличением: они виделись ему катастрофой.

У поэтов, обладающих уретрально-звуковой природной связкой, оба вектора находятся в вечной конфронтации друг с другом, за исключением, пожалуй, одного общего свойства, но об этом ниже. А пока уретральная страсть к наполнению желаний проявляется во всем ее четырехмерном азарте получением наслаждений от жизни, от любви, от упоения творчеством, зрительскими симпатиями, веселым и размашистым противостоянием неприязни завистников... Чтобы потом, когда пройдет угар куража, оставшись один на один со своими звуковыми пустотами, сбив градус ниже нуля, сорваться в леденящую пропасть звуковой депрессии и за еще не закрывшейся дверью, за нестихшими шагами возлюбленной крутануть холодными пальцами барабан с одним-единственным патроном, выстрелить в сердце или в висок, надеясь этим поступком стереть грань между телесным и духовным, успокоившись навеки.

Суицид, на который решился поэт, был задуман им давно. Об этом свидетельствует написанное предварительно прощальное письмо и отправленная им самим телеграмма: «Маяковский застрелился».

Общее свойство звуковика и уретральника состоит все в том же полном безразличии к собственному телу, точнее, к его ценности. Владимир Владимирович, по-зрительному страшась смерти от любой инфекции, тщательно следил за чистотой тела и окружавших его предметов, заставлял официантов в ресторанах, прежде чем те принесут ему заказ, мыть бокалы для вина, тарелки и столовые приборы кипяченой водой, открывал двери, касаясь ручки только через носовой платок, делал все, чтобы избежать призыва на фронт, опасаясь шальной пули. В то же время его совсем не беспокоил страх гибели от возведенного собственной рукой курка при неоднократной игре в «Русскую рулетку».

Уретральный темперамент, эмоциональные раскачки, зрительный шантаж: «Лиля, люби меня...» — и синдром ненаполненного звукового вектора выталкивали Маяковского из общепринятой, обывательской, рутинной колеи с ее салонностью, «мельканием одних и тех же морд», заказами на покупку в берлинах и парижах «блестящих чулок, пестрых платьев и подходящих автомобильчиков», заставляли в поиске риска двигаться наугад, перемежая азарт игрока на бильярдном или карточном столе с самопроизвольной расчетливостью «Русской рулетки». Осуждая самоубийство Есенина, Маяковский полемизировал с ушедшим поэтом: «В этой жизни помереть не трудно. Сделать жизнь значительно трудней».

Марина Цветаева, знавшая Маяковского и Есенина, продолжит предполагаемый диалог поэтов, встретившихся на том свете, укоризненно заметив: «…Негоже, Сережа! …Негоже, Володя!», а через 11 лет, сама не удержавшись на краю, тоже «упадет в эту бездну».

Наивысшая степень звукового эгоцентризма самоубийцы, собственно, как и любого другого, скрывает от него в первую очередь личную трагедию, заключающуюся в неприятии общей психической матрицей «великой жертвы», не пожелавшей оставить в ней свой отпечаток. Словом, не успело еще бренное тело долететь до земли, как душа уже стоит в очереди на старт, чтобы вернуться обратно и приступить к «работе над ошибками».

Владимир Маяковский не прошел стороной. Через шесть лет после его смерти Лиля Брик обращается к Сталину с письмом-просьбой не забывать поэта. Сталин отреагировал однозначно: «Владимир Маяковский был лучшим, талантливейшим поэтом нашей советской эпохи». Он стал первым, чье «перо приравняли к штыку», кто действительно интересовался жизнью своей страны и всеми своими талантами художника, поэта и драматурга воспевал свое отечество, Республику свою.

Маяковский прожил короткую жизнь, но он оставил потомкам такое громадное наследство, которого хватит еще на многие поколения. Ему его творчеством удалось схватить нерв современности, найти самые главные слова и формы их выражения, в которых нуждались, нуждаются и будут нуждаться люди всей планеты.

Слушайте, товарищи потомки,
агитатора, горлана-главаря.
Заглуша поэзии потоки,
я шагну через лирические томики,
как живой с живыми говоря.

Читать другие части:

Часть 1. Звезда, открытая Лилей Брик

Часть 2. «Меня ж из 5-го вышибли класса. Пошли швырять в московские тюрьмы»

Часть 3. Пиковая дама советской литературы и покровительница талантов

Часть 4. Любовная лодка разбилась...

Корректор: Анна Катаргина