А. С. Пушкин: «Сердце в будущем живет». Часть 1

«Великий Пушкин, маленькое дитя!» — эти слова А. А. Дельвига приоткрывают суть удивительной натуры поэта, уже при жизни известного всем владевшим русской грамотой. Несмешиваемое единство двух стихий психического бессознательного — уретрального и звукового векторов — всегда горение на краю бездны. А. С. Пушкин, пожалуй, самый яркий представитель русских уретральных звуковиков, удивительной касты людей будущего, заброшенных в XIX век искрами страстного и неутолимого желания постичь Замысел.

Великий поэт и автор сомнительных стишков, пылкий любовник «всех свободных болтуний» и трепетный муж одной молчаливой мадонны, пожизненный ссыльный, задыхающийся на коротком поводке их императорских ничтожеств, и гуляка праздный, отшельник и страстный дуэлянт, любимец муз и жупел светской черни.

Пушкин — наше… что? Понять изнутри психическое бессознательное, что творилось в душе гения, значит приблизиться к пониманию его творчества, жизни, судьбы. Юрий Бурлан на тренинге «Системно-векторная психология» предлагает каждому сделать ошеломляющие открытия там, где, казалось бы, все давно разложено по полочкам.

Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа: это русской человек в его развитии, в каком он, может быть, явится чрез двести лет.

(Н. В. Гоголь)

От Пскова до Михайловского всего ничего. Иван Пущин выехал к ссыльному лицейскому другу вечером, а утром следующего дня был почти у цели. Осталось свернуть с дороги и мчаться через лес по гористому проселку. Сани кренятся, ямщик летит в сугроб. Едва схватили вожжи. Кони несутся средь сугробов. Последний подъем, поворот, и сани, с грохотом влетев прямо во двор, вязнут в снегу. Пушкин уже на крыльце. Несмотря на мороз, он почти гол. Объятия. Заиндевевшая шуба Пущина тает от жара тела, прикрытого одной рубашкой. Опомнились. Прошли в комнату.

Простая деревянная кровать, ободранный ломберный стол с помадной банкой вместо чернильницы — все это мало напоминает известную картину Н. Н. Ге «Пушкин в Михайловском». Всюду исписанные листы и обкусанные обожженные кусочки перьев. «С самого лицея писал оголодками, которые едва можно было держать в пальцах», — вспоминает И. Пущин. Дверь во внутренние комнаты заперта, дом не топлен, «экономничают дровами». Пушкин зарос бакенбардами и стал похож на свой портрет работы Кипренского. Друг кажется Пущину несколько серьезней прежнего, хотя, когда уселись с трубками и кофе, вернулась прежняя живость поэта. «Он, как дитя, был рад нашему свиданию... Много было шуток, анекдотов и хохоту от полноты сердечной».

Коснулись и тайного общества. Пущин сознался, что «поступил в это новое служение отечеству». Через год он отправится в ссылку на двадцать лет… А пока Пушкин не заставляет друга говорить, хотя тема заговора чрезвычайно ему интересна: «Может, ты и прав, что мне не доверяешь».

Принято считать, что Пушкину «по многим глупостям его» члены тайного общества не доверяли, а может, и щадили, предугадывая исход дела. Ниже мы обязательно попробуем разобраться, отчего не доверяли и щадили ли, а пока в закопченный потолок летит пробка от привезенного Пущиным «Клико». Потчуют искрометным няню Арину Родионовну и ее помощниц-швей, среди которых «одна фигурка резко отличается от других». На немой вопрос друга Пушкин широко улыбается. Пьют за лицей, за друзей, за нее!

Пущин привез в Михайловское литературную новинку — «Горе от ума». Пушкин принимается читать рукопись вслух, довольный чрезвычайно. Он знаком с Грибоедовым и в восторге от разносторонних талантов своего тезки. Внезапно чтение комедии прекращается, вместо рукописи на столе — «Четьи минеи», а в дверях незваный гость — низенький рыжеватый монах с невнятными извинениями за вторжение под явно надуманным предлогом. Откушав чаю с ромом, духовное лицо наконец удаляется. «Я поручен его наблюдению, впрочем, вздор…» — говорит Пушкин и продолжает прерванный монолог Чацкого.

Шло за полночь. Пущину пора в обратный путь. «Грустно пилось, будто чувствовалось, что в последний раз». Пушкин еще что-то говорил вослед убегающему от нахлынувших слез Пущину, но тот не слышал. В последний раз Иван Пущин видел своего друга Александра Пушкина на крыльце в рубахе со свечой в руке. Через двенадцать лет, мучительно умирая, Пушкин назовет его имя.

О том, что Пушкин был близко знаком со многими декабристами, хорошо известно. Мнения относительно его неучастия в заговоре разнятся. Кто-то считает, что декабристы не доверяли Пушкину, есть мнение, что его щадили. При системном анализе становится совершенно ясно, насколько далек был А. С. Пушкин от идей декабристов.

Пушкин был живой вулкан, внутренняя жизнь била из него огненным столбом. (Ф. Н. Глинка)

Сравнивая психологические портреты Пушкина и декабристов с точки зрения системного мышления, можно сказать со всей определенностью: оказаться внутри заговора Пушкин не мог в принципе. «Открытый сочувствию более, чем отвращению», горячий и страстный, с жаром отдающий всего себя наружу, Пушкин был абсолютно не способен к скрытой политической игре, двигателем которой всегда является кожное стремление к более высокому рангу (власти), анальное желание усовершенствовать имеющийся строй и звуковая идея о справедливости, понимаемой как улучшение положения революционного класса.

Декабристы стремились к ограничению самодержавия законом (конституцией), их звуковая идея о некой абстрактной свободе не имела ничего общего с уретральной вольницей, которая определяла ментальность русского народа и абсолютно совпадала с уретрально-звуковым векторальным набором Пушкина. Именно поэтому и потерпели декабристы поражение, «страшно далекие от народа», от его ментальности, а не потому, что узок был круг их. Действующий в Европе Закон, пленивший кожно-звуковых декабристов, на уретрально-мышечном ландшафте России оказался фикцией.

Пушкин не мог не сочувствовать обреченности декабристов. Это люди из его ближнего круга, его однокашники, друзья. Тем не менее на бессознательном уровне идеи декабристов бесконечно далеки от поэта. В силу своей уретрально-звуковой психики Пушкин безошибочно ощущал единственно возможное будущее своей страны и народа, которое не было связано с установлением конституционной монархии. Вольнолюбивые стихи Пушкина, попадая в нехватку коллективного бессознательного, читались как прямое воззвание к бунту. Изнутри своей уретральной сущности поэт вкладывал в эти стихи совершенно иные смыслы. Ниже мы разберем это подробнее на примере оды «Вольность».

Пушкин «любил чистую свободу, как любить ее должно, но из того не следует, что он был готовым революционером», — вспоминает близкий друг поэта кн. Вяземский. Уретрально-звуковая связка векторов в психическом — то единственное сочетание природных свойств, которое дает возможность ощутить абсолютную идею будущего без примеси кожного ранжирования в настоящем или анального усовершенствования уже имеющегося образца миропорядка. Ни в какие реформы самодержавия Пушкин не просто не верил, он не задавался такими вопросами. Политические игроки хорошо это чувствовали.

Да и не желал Пушкин участия в политических играх. Любить самую прекрасную женщину и умереть в честном бою было его представлением о счастье. Свое бессознательное ощущение свободы А. С. Пушкин выносил в стихи, которые трактовались и декабристами, и их последователями в доступных им смыслах, то есть как призывы к свержению существующей власти или, как минимум, к реформированию устаревшего государственного строя. На самом деле стихи эти совсем о другом — о природной уретральной воле и духовной свободе выбора милосердия.

Интересно, что именно тогда, когда далекие от народа декабристы готовили восстание на Сенатской площади, ссыльный Пушкин в Михайловском завершал трагедию «Борис Годунов» — первое произведение русской литературы, в котором менталитет России описан с системной точностью. Звуковая нехватка в коллективном бессознательном начала наполняться. Уже через год первое чтение «Годунова» совершенно ошеломит слушателей, пьеса тут же будет запрещена.

Говоря о различии в жизненных сценариях Пушкина и декабристов, нельзя не отметить еще один аспект. Героический кожно-звуковой аскетизм «Союза благоденствия», побуждающий героя-революционера отказываться от веселья и любви земной ради абстрактного всеобщего блага, никак не подходил Пушкину. Идеологи декабризма считали негожим петь любовь, когда «душа одной свободы жаждет».

Любовная лирика вызывала осуждение К. Ф. Рылеева:

Любовь никак нейдет на ум:
Увы! моя отчизна страждет,
Душа в волненьи тяжких дум
Теперь одной свободы жаждет.

В. Ф. Раевский из крепости призывал Пушкина:

Оставь другим певцам любовь!
Любовь ли петь, где брызжет кровь...

Противопоставление героя — любовнику, а свободы — счастью было естественно для психического бессознательного кожно-звуковых декабристов, где запрет органичен, а невысокое либидо практически полностью купируется звуком. Пушкин понимал свободу совершенно иначе, по-уретральному, как волю, которая не противопоставлялась счастью, а совпадала с ним. Свободный человек не умерщвляет своих желаний, наоборот, сила его векторальных желаний наивысшая. Уретральная воля не вмещается ни в какие рамки, это жизнь через край, сметающая на своем пути любые условности, ограничения и запреты. Свободное общество будущего не союз аскетов, а содружество развитых людей, имеющих дерзость желать и осуществлять свои истинные желания. Пушкин безошибочно ощущал это на бессознательном уровне.

Читать далее:

Часть 2. Детство и лицей

Часть 3. Петербург: «Везде неправедная Власть…»

Часть 4. Южная ссылка: «Все хорошенькие женщины имеют здесь мужей»

Часть 5. Михайловское: «Небо сивое у нас, а луна — точно репа…»

Часть 6. Провидения и проведения: как заяц спас для России Поэта

Чаcть 7. Между Москвой и Петербургом: «Ужель мне скоро тридцать лет?»

Часть 8. Натали: «Участь моя решена. Я женюсь». 

Часть 9. Камер-юнкер: «Холопом и шутом не буду и у царя небесного»

Часть 10. Последний год: «На свете счастья нет, но есть покой и воля»

Часть 11. Дуэль: «Но шепот, хохотня глупцов...»

Корректор: Елена Горшкова