А + А - Н = Анна, Амедео и Николай

Показать бы тебе, насмешнице
И любимице всех друзей,
Царскосельской веселой грешнице,
Что случилось с жизнью твоей.
А. Ахматова

В Париже на маленькой улочке Рю Деламбре в квартале Монпарнас (Гора муз) много отелей, носящих имена известных французских поэтов и художников начала XX века. Тому, кто не знаком с французской поэзией, ни о чем не скажет название гостиницы Apollinaire, но пройти мимо Villa Modigliani, не заметив на выставленном щите с ценами рисунка с характерными изгибами линий силуэта юной Анны Ахматовой, невозможно. Над входом отеля размашистый автограф Modigliani, внутренний дворик с фонтаном вызывает ассоциации с Италией, родиной Амедео, а на стенах — копии его работ. Здесь многое говорит о художнике, хотя сам маэстро, скорее всего, в этом здании никогда не был.

От отеля «Вилла Модильяни» на Рю Деламбре рукой подать до бульваров Монпарнас и Распай, которые, будто две реки, обтекают старинное здание, напоминающее корабль. В нижнем этаже этого дома находится знаменитое парижское кафе «Ротонда», с владельцем которого, по легенде, Модильяни иногда расплачивался своими эскизами и набросками на салфетках.

В начале прошлого века «Ротонда» стала клубом, приютом, тусовкой полунищей международной богемы, приехавшей в Париж учиться живописи с огромным желанием к известности и признанию. Ей было суждено определять пути искусства нового столетия, дав миру Пикассо, Аполлинэра, Малевича, Шагала, Кокто, Ривера и многих других художников, поэтов, литераторов. Не все из них дожили до преклонных лет, и только единицы стали богаты.

Окажись нищие художники, ставшие впоследствии знаменитыми и продаваемыми, в первой половине своей творческой жизни счастливыми и богатыми, не создали бы они свои шедевры. Миром правит голод, искусством тем более.

Анна Ахматова

Молодость Анны Ахматовой и Николая Гумилева пришлась на самую яркую, но короткую пору расцвета русского искусства — Серебряный век. Такого созвездия талантливых поэтов и поэтесс с трагической судьбой не знает ни одна культура, их не найти ни в одной стране мира.

Казалось, после длительного застоя природа щедрой рукой выплеснула в русский мир огромное количество людей со звуковым вектором и сочетанием уретрального и звукового, дав им возможность сублимироваться в своих свойствах, создав неподражаемые произведения в литературе и искусстве.

Этот сгусток многообразного переливчатого талантливого пигмента тонкими драматическими мазками окрасил весь мир, оказав колоссальное влияние на всю мировую культуру, став ее эталоном, задав ей новый ритм, новую геометрию звука в живописи авангарда и стихах.

Николай Гумилев

Судьба свела Ахматову и Гумилева в Царском Селе. Молодая Ахматова была удивительной неклассической красоты, имея «строгое лицо послушницы из староверческого скита. Все черты слишком острые, чтобы назвать лицо красивым» (Вера Неведомская. Вспоминания).

Поклонник Оскара Уайльда, юный поэт Николай Гумилев из романтических побуждений решил, что в его жизни должна взойти звезда какой-то невероятной, всепоглощающей любви, обязательно драматической. Ждать долго не пришлось. Когда ему исполнилось 17, он познакомился с четырнадцатилетней Аней Горенко, будущей великой поэтессой Анной Ахматовой.

Я знаю женщину: молчанье,
Усталость горькая от слов
Живет в таинственном мерцанье
Ее расширенных зрачков.
 

Ее душа открыта жадно
Лишь медной музыке стиха,
Пред жизнью дольней и отрадной
Высокомерна и глуха.

Николай Гумилев

Николай Степанович пять или шесть раз делает повзрослевшей девушке предложение стать его женой, но получает отказ за отказом. Придумал ли по-зрительному себе Гумилев эту любовь, желал ли по-кожному достичь своей цели или им двигало анальное упрямство? Желания полиморфов многослойны и предоставляют системным биографам широкое поле для исследований всех хитросплетений причин и следствий. Так или иначе, не сумев добиться руки Анны Горенко, он уезжает в Париж, где решается на суицид. Покончить жизнь самоубийством не было желанием его звукового вектора, это был банальный зрительный шантаж. Топиться в грязной Сене он передумал: выглядело бы это совсем неромантично, поэтому Гумилев отправился на Лазурный Берег, где претворению его суицидальных планов «в жизнь» помешала французская полиция, принявшая молодого русского поэта за бродягу.

Огорченный такой неудачей Николай Гумилев возвращается в Париж, но мысли о самоубийстве его не покидают. Сюда же примешивается упрямое анальное желание навесить на строптивую девушку психологический якорь: «В моей смерти прошу винить...»

Тогда он решает отравиться и не где-нибудь в душной мансарде, а прилюдно, на свежем воздухе в Булонском лесу. Зрительнику нужна публика, травиться в Булонском лесу все равно что наложить на себя руки в парке культуры и отдыха. Незадачливый самоубийца был быстро обнаружен и приведен в чувства. К счастью, яд еще не успел оказать свое токсическое действие.

Николай Гумилев

Испуганная таким поворотом дел Анна Горенко после очередного предложения соглашается стать женой Гумилева. Обрадованный жених вместо свадебных приготовлений на несколько месяцев сбегает в Африку. В конце концов они поженились 25 апреля 1910 года. «Я выхожу замуж за друга юности, — писала Ахматова своему родственнику С. В. Штейну. — Он любит меня уже три года, и я верю, что моя судьба быть его женой...»

Поселившись после женитьбы в именьице Гумилевых, у матери Николая Степановича, в Тверской губернии, Анна Андреевна не ощущала себя счастливой. «За столом она молчала, и сразу чувствовалось, что в семье мужа она чужая. В этой патриархальной семье и сам Николай Степанович, и его жена были как белые вороны. Мать огорчалась тем, что сын не хотел служить ни в гвардии, ни в дипломатическом, а стал поэтом, пропадает в Африке и жену привел какую-то чудную, тоже пишет стихи, все молчит. Ходит то в темном ситцевом платье, вроде сарафана, то в экстравагантных парижских туалетах...» (Вера Неведомская. Вспоминания).

Людям с анальным вектором присуще чувство вины. Николай Степанович своим суицидальным шантажом сделал все, чтобы внедрить его в бессознательное Анны. Она же поддалась на эту провокацию, вероятно решив, что «стерпится-слюбится». «Стерпелось» на целых 8 лет. Для брака по принуждению совсем немало. За это время у четы родился сын Левушка, будущий известный ученый-этнолог, историк и переводчик Лев Николаевич Гумилев. Судьба сына сложилась очень горько, а отношения с матерью были еще горше. Анально-зрительный ребенок, до 16 лет воспитывавшийся у бабушки, матери Николая Степановича, так и не простил Анне Андреевне сдержанности ее материнских чувств.

Взаимное непонимание, отчуждение матери и сына намечается уже в двадцатые годы. Тогда Лева очень любил мать, нуждался в ее ласке, в заботе. Он ждал ее, каждый раз просил приехать хотя бы на Пасху и на Рождество. В холодности Ахматовой он винил только себя. Из письма Левы Гумилева Павлу Лукницкому, конец 1925 года: «Мама мне не писала с моего приезда, верно, я что-нибудь сболтнул, и она во мне разочаровалась».

Но «не слюбилось» у Анны с Николаем, как видно, с самого начала. Они понимали, согласуясь со свойствами своих анально-звуко-зрительных векторов, уважали, ценили друг друга, но страсти между ними не было: «Мы были дружны и внутренне многим обязаны друг другу. Но я сказала ему, что нам надо расстаться. Он ничего не возразил мне, однако я видела, что он очень обиделся...» Гумилев, уже известный к тому времени поэт, свысока относился к стихам жены, считая ее поэзию блажью, ведь в жены себе он брал женщину, а не поэтессу. Кожный вектор обоих поэтов создавал видимую конкуренцию между ними, в которой лидировала Анна Андреевна. Творческая ревность Анны и Николая шла им на пользу, улучшая качество стиха, одновременно разрушая и без того непрочные семейные узы.

Говоря о любви, Системно-векторная психология Юрия Бурлана отводит запахам и феромонам в отношениях между полами особое место. Только через запахи люди на глубоком животном уровне способны выстраивать свои отношения, какое бы направление они ни носили. Привычка к запаху партнера притупляет сексуальное влечение, а наличие звукового вектора делает человека асексуальным. Влечение — это феромоны, способные до трех лет удерживать человека в паре. Брак между Анной Андреевной и Николаем Степановичем был обречен с самого начала. Отношения с Амедео согласовались природным притяжением анально-зрительного художника, влекомого кожно-звуковой связкой векторов Ахматовой.

Анна Ахматова

Манипуляция попытками суицида не прибавила Николаю Степановичу обаяния и симпатии в глазах Анны. Любая женщина, тем более начала прошлого века, стремится получить свою порцию эндорфинов, выраженных в сбалансированности головного мозга через ощущение защищенности и безопасности. Откуда может возникнуть это ощущение, а заодно и любовь к человеку, который навязчиво уговаривает выйти за него замуж, а при отказе пытается неоднократно покончить с собой?

Поэтому совсем не следует удивляться тому, что Анна Андреевна во время медового месяца в Париже водит знакомство с нищим художником Амедео Модильяни, известным сердцеедом. Обмен феромонами художника и поэтессы произошел настолько быстро и интенсивно, что романтики склонны называть это любовью с первого взгляда. Без зрительного вектора, естественно, тоже не обошлось. Известно, что зрительники воспринимают мир иначе, сильнее, ярче, эмоциональнее, объемнее.

Воздух Парижа сам по себе пьянит Анну, а тут еще кафе «Ротонда» с ее полусумасшедшей творческой богемой, где пьют крепкий арабский кофе, надеясь, что кто-то из случайных знакомых или внезапно «разбогатевших» друзей, умудрившихся продать за несколько десятков франков свой chef-d'œuvre, заплатит за выпитую чашку, предложит стаканчик-другой «несерьезного» вина «Божоле нуво» или поделится гашишем.

Анна оказалась на Монпарнасе в самом центре парижской богемной тусовки, там, где в нищете, алкоголизме, наркотическом угаре формировалось искусство нового поколения. Половина обитателей кафе «Ротонда» с «Горы муз» умрет от холода, голода и хронических болезней. Остальные сложат головы на Западном фронте Первой мировой войны либо вернутся инвалидами, отравленными газом, как Аполлинэр, чтобы в тяжелых мучениях протянуть еще пару лет.

И в центре всего этого парижского хаоса мужчина в ярко-желтом костюме — Амедео Модильяни, не испанец, не итальянец, а «тосканский принц», «потомок Спинозы» и «сын банкира», если верить его словам. Но ему не верят, как не верят и его «царственной» принадлежности, несмотря на внутренний аристократизм. Он неподражаемо красив, дерзок, безнравственен, чувственен. Где там было тягаться с ним эстетствующему обидчивому Гумилеву? Началось все со скандала. Два упрямца, Амедео и Николай, чуть было не столкнулись лбами из-за Анны. Один на правах собственника и новоиспеченного мужа, другой — на правах художника, нашедшего свою музу.

Из дневника Евгении Модильяни, матери Амедео

Для молодого южанина из хорошей семьи Париж оказался тяжелым испытанием, в первую очередь своим сырым климатом и безденежьем. Через несколько лет жизни в мировой столице искусств из элегантного, доброжелательного и воспитанного молодого человека Модильяни превращается в задиристого пьяницу, помятого и потрепанного. Сначала работы итальянца не покупали, слишком непривычной была его живопись. Но стоило его полотнами заинтересоваться какому-нибудь торговцу-посреднику из Нового Света, скупавшему по дешевке работы экспрессионистов для перепродажи их ничего не смыслившим в искусстве заморским коллекционерам, как Амедео тут же отказывался от сделки.

Чтобы покупать табак и еду, он рисует вывески, зарабатывая по-анальному честным ремесленным трудом. За свои картины он ожидал не денег, деньги его мало интересовали. Он жаждал признания и известности.

Встреча с Ахматовой как с моделью действительно многое изменит в творчестве Моди. Он найдет свой особый стиль в портретной живописи, проявив гениальность в простоте линий и цвете, создавая на полотнах красавиц с удлиненными пропорциями тел и лиц — «не то монахинь, не то блудниц». «Меня интересует человеческое существо... лицо — величайшее творение природы...», — говорил Модильяни.

Однажды портретист Амедео Модильяни чуть было не подрался с собратом по ремеслу, художником-пейзажистом, доказывая бессмысленность изображения природы. «Никакого пейзажа не существует. Только человек является единственно возможным поводом для творчества... Я думаю, что человек — это мир, который иногда стоит любых миров», — писал он в одном из своих посланий.

Анна Андреевна, несомненно, сыгравшая свою роль в изобразительном искусстве того периода, скажет: «Парижская живопись съела французскую поэзию». 15 рисунков Модильяни с изображениями Ахматовой, долго считавшихся утраченными и найденных в 1993 году, свидетельствуют об их любовной связи, хотя сама поэтесса утверждала, что рисовал ее художник не с натуры. Как бы там ни было, но, по мнению специалистов, именно изображение обнаженной поэтессы открыло серию знаменитых женских полотен Модильяни, написанных в стиле ню.

Парижское изобразительное искусство, представителями которого были талантливые художники с анально-звуко-зрительной связкой векторов, преобладало над французской поэзией еще и потому, что не было среди французов того времени поэтов со звуком и уретрой. Не было у них Александра Блока, Владимира Маяковского, Сергея Есенина, Марины Цветаевой... ведь уретральный вектор с чистым звуком способен развиться и сублимироваться своими свойствами только в России.

Я-то вольная. Все мне забава, —
Ночью Муза слетит утешать,
А наутро притащится слава
Погремушкой над ухом трещать.
А. Ахматова

Ее сосредоточенность на себе самой отмечали все современники. «Сейчас от Анны Ахматовой... Мы беседовали долго, и тут я впервые увидел, как неистово, беспросветно, всепоглощающе она любит себя. Носит себя повсюду, только и думает о себе — и других слушает только из вежливости», — записал в декабре 1921 года в своем дневнике Корней Чуковский. Детскому писателю показалось, что Ахматова думает о себе. Звуковичка Анна Андреевна, в отличие от Корнея Ивановича, по-оральному болтливого, не брезгавшего оговором и сплетней в отношении товарищей по литературному цеху, действительно была поглощена внутренней работой мысли. Любой звуковик сосредоточен на себе, для него это естественно, а поэт, если он, конечно, настоящий поэт, а не орально-зрительный стихоплет, не станет баламутить и расплескивать свое внутреннее состояние. Его ум, хорошо зная, «из какого сора растут стихи», находится в постоянной работе, он занят оттачиванием рифм, четких и точных как формулы.

Ариадна Эфрон, дочь Цветаевой и Сергея Эфрона, писала: «Марина Цветаева была безмерна, Анна Ахматова — гармонична...» Безмерность Марины Цветаевой создавало сочетание уретрального и звукового векторов. Анну Ахматову гармонизировала кожно-звуковая связка с анальностью, давая ей определенную мягкость, сдержанность и нечеловеческое терпение во всех испытаниях, приготовленных ей судьбой.

Корректор: Елена Матенова