Мишка Япончик — легенда преступного мира. Часть 1. Исаак Бабель. Беня Крик и все, все, все...

Правда потом почему-то обязательно торжествует. Почему-то обязательно.
Но почему-то обязательно потом.
(Александр Володин, советский драматург)

Благодаря средствам массовой информации всей стране стало хорошо известно имя черноморского гангстера, легенды преступного мира, грозы одесских буржуев, заступника бедных и «экспроприатора экспроприаторов» Мишки Япончика.

В XIX веке одесский поэт и друг Александра Сергеевича В. И. Туманский сказал, что «Пушкин подарил городу грамоту на бессмертие». Исаак Бабель создал его неумирающую легенду. Одесса — «несравненный город» — дал русской литературе «несравненную словесность». Для нее даже было придумано название: южнорусская школа. Исаака Бабеля в русской литературе называют продолжателем жанра маленького рассказа, наследником новеллистов Чехова и Бунина.

Вообще писатели-одесситы умели увидеть в примитивных и отрицательных персонажах своих произведений особую изюминку, придать им такую привлекательность, что они поистине становились героями на все времена, которых цитируют и которым подражают по сей день. Одесса — город лиманов, каштанов, писателей и легенд.

Когда-то Леонид Утесов, хорошо знавший Бабеля и явно симпатизировавший Моисею Винницкому (Мишке Япончику), распространявшему свою трогательную уретрально-зрительную заботу на творческую интеллигенцию города, шутил, что все хотели бы родиться в Одессе, но не всем это удалось. Особому отношению одесситов к своему городу может позавидовать москвич, лондонец и даже мадридец. То, что Одесса — город у Черного моря — особенный, сообщил нам тот же Леонид Осипович, а Владимир Высоцкий уверенно его поддержал:

Говорят, что здесь бывала
Королева из Непала
И какой-то крупный лорд из Эдинбурга,
И отсюда много ближе
До Берлина и Парижа,
Чем из даже самого Санкт-Петербурга...

Как любят говорить в эмигрантской среде, одесситов бывших не бывает. «Они сейчас тонким слоем размазаны по всему земному шару», — шутил Михаил Жванецкий. Ландшафтные особенности впечатляют гостей курортного города, но самое интересное в нем — это люди.

Жизнь многих знаменитых одесситов покрыта тайной, приукрашена мифами, обросла вымыслом, как днище шаланды обрастает ракушечником. В Одессе на Малой Арнаутской вам непременно покажут подвал, в который Глеб Жиглов во время съемок «Место встречи...» голосом Высоцкого взывал: «А теперь Горбатый!» Ну а мемориальную доску с надписью: «В этом доме родился и провел босяцкое детство «король воровской Одессы» Мишка Япончик» — приезжему готовы предъявить в каждом дворе Молдаванки, искренне возмущаясь «за ее отсутствие»: «Шо, опять? От подлые туристы снова уваровалы на сувениры».

Исаак Бабель, увековечивая память об уретральном одесском Робин Гуде Мойше Яковлевиче Винницком, создал в своих «Одесских рассказах» обаятельный образ романтического налетчика Бени Крика. Естественно, бандит, даже если он и умер красным командиром, не мог быть поставлен на одну ступень со светлыми, идеологически выдержанными ликами героев произведений эпохи социалистического реализма, и о нем предпочли молчать.

Однако, выполняя социальный заказ по созданию литературного произведения времен интервенции, где поведение героев и персонажей должно было быть наполнено негативизмом, писатель сдвинул акценты, не рассчитал и, мягко говоря, сгустил краски, придав образу одесского мафиози такой шарм и очарование, что тот затмил всех литературных героев времен революции и Гражданской войны.

Не мог анально-зрительный со звуком писатель, комплементарный уретральным ценностям, не восхищаться Мишкой Япончиком. Так же, как и будущий король одесских бандюков, он родился на Молдаванке и хорошо знал быт и нравы этой части города, в которой были сконцентрированы воровские «малины», дешевые кабаки, притоны, дома свиданий... Полиция без надобности не совала сюда нос, и о каждом ее появлении знали заранее.

Здесь, после очередного дерзкого побега преследуемый «драконами» (полицейскими), отсиживался Григорий Котовский — бессарабский налетчик. Здесь целые династии воров, шулеров, медвежатников из поколения в поколение передавали по наследству навыки своего преступного ремесла. Высшая воровская школа Молдаванки готовила кадры не только для Одессы-мамы и других городов Российской империи, но и на экспорт.

Так, зачитываясь его книгами, именовали Исаака Бабеля в русской эмигрантской среде Парижа, Брюсселя, Берлина... бывшие соотечественники. Маркиз де Сад считал, что «насилие не противоречит человеческой природе, а человек лишь материал для террора всех видов». Бабелевские рассказы нравились всем: и белым, и красным. Их высоко оценила Марина Цветаева. С ней и другими представителями русской творческой эмигрантской интеллигенции, разметавшейся по всей Европе, встречался Исаак Эммануилович, имея четкое предписание от ЧК — уговорить добровольных беженцев вернуться обратно.

Кроме того, прожив год в Париже, Бабель после многолетней размолвки восстановил отношения со своей бывшей женой Евгенией (ангелом Женечкой), давно эмигрировавшей во Францию. У них даже родилась дочь Наташа. На предложение Исаака Эммануиловича вернуться в Советскую Россию Евгения ответила отказом. Сам же Бабель не видел для себя никакой литературной перспективы вне родины. Слишком скуден и горек был эмигрантский хлеб. Исаак Эммануилович имел перед собой пример Горького, так же жившего за границей, чьи произведения перестали печатать, в связи с чем знаменитый на весь мир писатель оказался в трудном финансовом положении.

«Русский буревестник» сделал свое дело: взбаламутил старое общество, призвав к революции, изменившей мир, перекроившей территорию Европы, — и стал никому не интересен на Западе. Его произведения потеряли актуальность. Времена изменились. В игру вступали другие политические силы, с другой идеологией и моралью.

Исследователи биографии Горького утверждают, что именно Бабелю удалось уговорить его покинуть Сорренто и, согласившись на предложенную Сталиным «должность» главного писателя СССР, вернуться в Россию.

Вложив эту фразу в уста одного из персонажей серии рассказов о Мишке Япончике, Исаак Бабель иронизировал по поводу себя самого тоже. Успех и неприятности у писателя появились одновременно — после того как Маяковский в 1924 году в своем журнале «ЛЕФ» напечатал несколько его новелл, которые позже вошли в сборник «Конармия»: «Соль», «Король», «Письмо», — «сжатых, как алгебраическая формула, но вместе с тем наполненных поэзией».

Книга «Конармия», с ее откровенным страшным повествованием о событиях Гражданской войны, потом станет серьезным аргументом для изоляции и ареста писателя.

Одним из первых читателей «Конармии» стал Семен Михайлович Буденный, в чьей Первой конной служил Исаак Бабель. Создатель красной конницы и будущий маршал СССР грозился лично зарубить летописца Бабеля шашкой за клевету и очернение красноармейцев. Тогда Исаака Эммануиловича выручил Горький, сказав в его защиту: «Он показал бойцов Первой конной лучше, правдивее, чем Гоголь — запорожцев». Против Горького и Гоголя приема не было, и о деле на время забыли.

«Рассказчик он был гениальный. Устные его рассказы были сильнее и совершеннее, чем написанные... Это человек неслыханно настойчивый, цепкий, желающий все видеть, не брезгующий никакими познаниями...» — вспоминал Константин Паустовский.

Ходили упорные слухи, которые сам Бабель не опровергал, что во время Гражданской войны он спускался в пыточные подвалы и наблюдал за мучениями узников. Фазиль Искандер — советский писатель, оправдывая участие литератора-чекиста в рейдах продотрядов, его присутствие на расправах и казнях, говорил: «Он был крайне любопытен к крайним состояниям человека: любви, страсти, ненависти, к тому, как выглядит и как чувствует себя человек между жизнью и смертью».

Странности в поведении писателя вызывают недоумение. Речь о наслаждении от лицезрения жестокости и садизма, когда он упивается, наблюдая экзекуцию жертв. Однако системное понимание психики человека, которое нарабатывается на тренинге Юрия Бурлана «Системно-векторная психология», позволяет объяснить эти факты биографии Бабеля, авторские тексты, воспоминания тех, кто его знал.

Писатель — анально-зрительный со звуком и оральностью. Образовавшийся еще в детстве перекос от «чистого» в сторону «грязного» в анальном векторе, а также зрительные раскачки в страхе провоцируют Бабеля к пассивному участию в истязаниях. «…Его произведения, полные дикой энергии», — писал Ромен Роллан. Созерцание садизма способствует получению эндорфинов — гормонов удовольствия, помогающих достичь сбалансированное состояние головного мозга. Дополнительное наслаждение возникает при изложении в рассказах цикла «Конармия» жестоких фиксаций, полученных им от увиденного: «Оранжевое солнце катится по небу, как отрубленная голова... Запах вчерашней крови и убитых лошадей каплет в вечернюю прохладу...», «Солдатня, пахнущая сырой кровью и человеческим прахом».

Лев Троцкий после выхода «Конармии» назвал Бабеля лучшим русским писателем. Эмигрантские контакты, положительные оценки Троцкого, как и его «клеветническую» «Конармию», Бабелю еще припомнят. Они и послужат обвинительным приговором писателю в 1939-м. Помочь ему не сможет или не захочет никто. Книги будут изъяты из библиотек на целых 20 лет.

Исаак Бабель, чья жизнь завершилась в одном из лагерей ГУЛАГа, вошел в советскую литературу киносценариями, пьесами и блистательными «Одесскими рассказами», изложенными особым языком, в особой манере, с глубокой трагической нотой, повествующей об уникальных людях, чьи судьбы были перечеркнуты событиями революции и Гражданской.

Читать продолжение

Корректор: Гиляра Темирьянова