А. С. Пушкин. Детство и лицей. Часть 2

Часть 1. Сердце в будущем

Когда ещё ничто не предвещало, или как услышать мир из бабушкиной корзины для рукоделия. Первые проявления незаурядной натуры А. С. Пушкина. Воспитатели в тупике. Что будет, если огородить вождя?

До семилетнего возраста Пушкин «не предвещал ничего особенного» (П. В. Анненков), тучный малоподвижный звуковой ребёнок всяко противился движению, чем приводил в отчаяние кожную мать, насильно заставлявшую его гулять и бегать. Любой суете мальчик предпочитал общество бабушки М. А. Ганнибал, залезал в её корзину и слушал рассказы из старинной жизни. Именно Мария Алексеевна стала первой наставницей Поэта в русском языке.

Время уретральной манифестации психического произойдёт на исходе седьмого года жизни А. С., а пока звук владел маленьким существом полностью. Пяти лет Саша Пушкин со вниманием слушал Н. М. Карамзина, отчего-то понимая, что Николай Михайлович «не то, что другие». Отец поэта С. Л. Пушкин вспоминал, как сын вслушивался в разговоры Карамзина, не спуская с него глаз, а точнее было бы сказать — ушей. «Ему был шестой год».

Рассеянный мальчик часто терял носовые платки. У матери на этот счёт была своя метода. Она пришивала платок в виде аксельбанта на курточку сына и выдавала уничижительное: «Жалую тебя своим бессменным адъютантом». Платки А. С. терять перестал, а вот отвечать на унижения — как свои, так и чужие — вскоре научился. На седьмом году жизни ребёнка уретральный вектор его психического бессознательного начал проявляться не только резвостью и неповиновением (за которое тут же следовало наказание проказника матерью — он по-кожному огораживался стульями), но и «милостью к падшим».

В Захарове, где проходили детские годы Поэта, жила сумасшедшая родственница, молодая девушка. Чтобы испугать больную, в комнату её протянули пожарный шланг. «Братец! Меня принимают за пожар!» — бросилась к семилетнему Пушкину перепуганная девушка. А. С. тут же уверил несчастную, что принимают её не за пожар, а за цветок, который надобно полить. Девушка успокоилась.

Уже в ранние годы Пушкин поражал способностью мгновенно реагировать на любое унизительное замечание, невзирая на возраст и положение автора. Известный факт, когда литератор И. И. Дмитриев, несколько рябоватый, увидев Пушкина, не удержался от дурацкой реплики: «Каков арабчик!» — «Арабчик, да не рябчик!» — тут же парировал А. С. Другого оружия, кроме слова, для немедленного уничтожения врага у мальчика пока не было.

Пребывая, как и положено уретрально-звуковому человеку, в двух противоположных состояниях, А. С. с детства ставил в тупик своих родных и учителей. «То его не расшевелишь, не прогонишь играть с детьми, то вдруг так развернётся, что его ничем и не уймёшь; из одной крайности в другую бросается, нет у него середины», — сетует бабушка. Рано пристрастившись к чтению, учился Пушкин небрежно. Немецкой грамматике и логике предпочитал Плутарховы биографии, «Илиаду» и «Одиссею», что не мешало ему усвоить с малолетства великолепный французский слог. Носитель уретрального вектора учит только то, что ему интересно, и знает это великолепно.

«Все мы видели, что Пушкин нас опередил, прочёл многое, о чём мы и не слыхали, но достоинство его состояло в том, что он не думал выказываться и важничать, как это часто бывает в двенадцать лет», — вспоминал Пущин о лицейских годах Поэта. «Выказываться» — или, в терминах СВП, ранжироваться — уретральному вождю ни к чему, стая ранжируется под ним. Безотчётно ощущая свою психическую сущность, носитель уретрального вектора вождя стаи гневом отвечает на любые попытки понижения в ранге. Выглядеть это может как «припадок бешенства за то, что другой, ни на что лучшее неспособный, перебежал его или одним ударом уронил все кегли». (И. И. Пущин).

Блестящие успехи и полные провалы. Первые опыты познания мира внутри и мира снаружи. Проказы и известность. Обиды и восхищение гением. Первая публикация, первая любовь, первые угрозы властей.

«При малом прилежании показывает очень хорошие успехи, и сие должно приписать одним только прекрасным его дарованиям» (из «Ведомости о дарованиях, прилежании и успехах воспитанников Лицея»)

Далеко не по всем предметам «показывал» А. С. Пушкин хорошие успехи. Он прекрасно фехтовал, блистал в истории и французской словесности. Предметы, которые были ему неинтересны, например, логику и математику, просто игнорировал. Тем не менее профессора снисходительно относились к его неуспехам по своим предметам. Непосредственность Пушкина, его знаменитая улыбка, обнажающая оба ряда безукоризненных зубов, и конечно растущий талант стихотворца — всё это было надёжным заслоном от учительского фанатизма.

Как-то преподаватель математики Карцов, потеряв терпение, спросил переминающегося у доски Пушкина, чему же всё-таки равен икс. «Нулю!» — с обезоруживающей улыбкой ответил А. С. — «Садитесь, Пушкин, на своё место и пишите лучше стихи. У вас в моём классе всё кончается нулём!» Обижаться на блестящего нерадивца Карцов не мог. Даже по тем предметам, что давались ему с лёгкостью, Пушкин никогда не усердствовал, ничего не учил и не переписывал, всё отвечал экспромтом, без подготовки.

Понятно, что у некоторых прилежных отличников Пушкин вызывал чувство обиды и несправедливости. Эти юношеские обиды сквозят в воспоминаниях некоторых однокашников А. С. Так М. А. Корф, без пяти минут серебряный медалист Лицея, особо отмечает, что среди лицейских товарищей, кроме тех, что сами пописывали стихи, Пушкин не пользовался популярностью. Это ложь.

Те, кто близко знал Пушкина, свидетельствуют об обратном: «Никто не имел столько друзей, сколько Пушкин, и, быв с ним очень близок, я знаю, что он вполне оценил сие счастие» (Н. М. Смирнов). Обидно Корфу, что в Лицее, как ему казалось, сквозь пальцы смотрели на «эпикурейскую жизнь» Пушкина, хотя справедливость по-Корфу всё же восторжествовала выпуском Пушкина всего лишь коллежским секретарём. Знал бы Корф, насколько ничтожными были для Пушкина все эти ранги, чины и звания!

Обиды и зависть других преследовали Пушкина всю жизнь. Уретральный вектор психического с его четырёхмерной жаждой жизни проявляется всегда чем-то экстраординарным. У уретрального вождя всего больше — женщин, друзей, врагов. Кроме того, со стороны кажется, что всё даётся этому «выскочке» само собой, без упорного труда и неизвестно за какие заслуги. Такое положение дел сильно обижает анальных старателей и злит кожных карьеристов.

«Всякая отвага была ему по душе» (И. П. Липранди)

Уретральный вожак не видит кожной табели о рангах, не стремится быть лучшим, так как изнутри психического он уже ощущает себя первым и гневно реагирует на не понимающих, кто перед ними. Отсюда кажущаяся беспричинной гневливость Пушкина, его чрезмерная, с точки зрения окружающих, реакция на всякий вздор. «Я ясно видел», — писал через себя анально-зрительный красавец и лучший друг Пушкина Иван Пущин, — «что он по щекотливости всякому вздору приписывал какую-то важность, и это его волновало». То, что для милого заботливого Пущина было всего лишь щекотливостью, для Пушкина — вопрос жизни.

Уретральный вождь не может снести насмешку, оскорбление, даже простое ограничение в пространстве воспринимается им как попытка понижения в ранге и вызывает порыв «за флажки». Иногда такой порыв — всего лишь улыбка, сообщающая на уровне психического бессознательного о спокойствии в смертельном бою и готовности идти до конца. Друзья уретральника (члены его стаи) воспринимают эту улыбку как незабываемую, очаровательную, прекрасную. Враги видят наглый оскал, которого боятся, а из страха иногда убивают.

Улыбка Пушкина, к сожалению, не дошла до нас в портретах его, но письменных воспоминаний о ней достаточно. Цыганка Таня, подруга Пушкина, вспоминает о собирающемся жениться Поэте: «Стал он будто скучноватый, а всё по-прежнему вдруг оскалит свои белые зубы, да как примется вдруг хохотать!» А. Ф. Вельтман, свидетель одной из дуэлей Пушкина, пишет: «Пушкин не боялся пули точно так же, как и жала критики. В то время, как в него целили, он, улыбаясь смотрел на дуло, будто замышляя злую эпиграмму на стрельца или на промах».

Себя и членов своей стаи уретральный вождь не разделяет и смело бросается на защиту своих. Чувство справедливости чрезвычайно сильно в уретре и направлено не на себя, а на стаю. При отстаивании справедливости не существует для уретрального вождя никаких помех. Окружающими такое поведение аттестуется как дерзкое.

Дерзость — отличительная черта А. С. Пушкина. Лицейский гувернёр Пилецкий вспоминал, что когда он хотел отобрать у Дельвига «бранное на г. инспектора сочинение, Пушкин с непристойной вспыльчивостью вскричал: «Как вы смеете брать наши бумаги, стало быть, и письма наши будете читать?» Приметен был гнев его». Сочинение осталось у Дельвига. Попытки воспитателей заставить друзей Пушкина наушничать против него никогда не имели успеха. Пушкина часто и многие обвиняли в непристойности. На самом деле это была лишь предельная откровенность, вынесение своего психического наружу, неспособность к притворству любого рода, в том числе и к так называемому благочестивому поведению, обязательному в свете. Притворяется слабый или хитрый. Пушкин не был ни тем, ни другим.

Кушанье было хорошо, но это не мешало нам иногда бросать пирожки Золотарёву в бакенбарды (И. И. Пущин)

В Лицее, хотя и «было очень много свободы» (С. П. Шевырёв), порядок и дисциплина не были пустыми словами. А. С. Пушкин не любил подчиняться порядку и «никогда ничего не искал в своих начальниках», за что бывал частенько наказан вплоть до карцера. Но и выходя из карцера, Поэт с улыбкой уверял, что было ему там весело, так как он писал стихи! В карцере Лицея была начата поэма «Руслан и Людмила».

За попытку «испить гогелю-могелю» с ромом Пушкин с товарищами попал в чёрную книгу, где значился вплоть до окончания Лицея. Иных фамилий там не было, так как всю ответственность за несанкционированный банкет взяли на себя Пушкин и Пущин.

Самые дерзкие свои выходки творил будущий гений российской словесности из любви. Влюбляться Пушкин начал с одиннадцати лет. Первой его страстью стала графиня Н. В. Кочубей, приезжавшая в Лицей. Ей посвящены пылкие и наивные строки:

Всё миновалось!
Мимо промчалось
Время любви.
Страсти мученья!
В мраке забвенья
Скрылися вы…

Время любви для Поэта окончится только вместе с жизнью, потому прежде чем скрыться, графиня испытала жар объятий юного дарования, за что А. С. чуть было не отправился солдатом в Финляндию. Дело дошло до обеих императриц, которые выпросили у царя прощение Пушкину.

Четырёхмерное уретральное либидо, диктующее телу страстное желание отдавать себя, толкало юношу Пушкина на предметы не всегда подходящие. Восемнадцати лет он без памяти влюбился в жену Н. М. Карамзина, которого знал и чтил с детства. Влюбился до того, что написал Екатерине Андреевне любовную записку, которую та показала мужу. Пушкин был призван для объяснений. Благодарение богу, у Николая Михайловича и его супруги достало такта свести дело к шутке, и гордость юноши не пострадала, напротив, после этого случая Пушкин ещё больше сблизился с семейством своего учителя.

Случалось Александру Сергеевичу попадать в ситуации и вовсе отчаянные. Как-то он «пристал с неосмотрительными речами и необдуманными прикосновениями» к одной немолодой, но настолько знатной особе, что слух об инциденте дошёл до монарших ушей. Государь повелел Пушкина высечь. Энгельгардт (директор Лицея) приказа не исполнил, но этот эпизод стал главной причиной ускоренного выпуска лицеистов первого курса. Напрасно. Уретральный поэт лишь выполнял свою природную заданность — отдавать эякулят по нехваткам. Кому как не старой деве кн. Волконской такую нехватку испытывать, да и кто ещё дерзнёт возжелать пожилую фрейлину её императорского величества, если не юный уретральник!

«Эпикурейская жизнь» Пушкина в Лицее, которая не давала покоя М. А. Корфу, била через край. В свободные от классов часы Поэт наслаждался обществом офицеров лейб-гусарского полка, стоящего в Царском. С этими господами Пушкин, по выражению Корфа, «пировал нараспашку», приносил жертвы Бахусу и Венере, волочился за хорошенькими актрисами. Не стоит думать вслед за Корфом, что гусары эти были сплошь бретеры и гуляки. Среди них были люди весьма достойные, прошедшие войну 1812 г., бесстрашные и блестяще образованные: П. П. Каверин, П. Я. Чаадаев, Н. Н. Раевский, М. Г. Хомутов. Прекрасная «стая» для Александра Пушкина, который мечтал служить в кавалерийском полку и, верно, был бы прекрасным офицером.

Минуты юности лови
И черни презирай ревнивое роптанье.
Она не ведает, что можно дружно жить
С стихами, с картами, с Платоном и с бокалом,
Что резвых шалостей под легким покрывалом
И ум возвышенный и сердце можно скрыть.
(К Каверину)

Впрочем, о возможной военной карьере Пушкина прекрасно высказался мудрый Липранди: «Пушкин создан был для поприща военного, и на нем, конечно, он был бы лицом замечательным; но, с другой стороны, едва ли к нему не подходят слова императрицы Екатерины Второй, что она «в самом младшем чине пала бы в первом же сражении на поле славы». Уретра со звуком не оставляет шансов выжить в бою ни врагам, ни себе.

Лицейский период в жизни поэта — не только буйство уретры, но и мощное развитие в звуке: общение с Н. М. Карамзиным, дружба с И. И. Пущиным, сближение с П. Я. Чаадаевым. Член Союза Благоденствия, один из замечательнейших мыслителей своего времени, Чаадаев «направил Пушкина на мысль». Общение с этим человеком помогло А. С. осознать своё высокое предназначение, а их дружба спасла Поэта впоследствии от ссылки в Соловки.

«Одного тебя может любить холодная душа моя», — писал Пушкин к Чаадаеву, имея в виду звуковое их единомыслие. «Холодная душа» не звуковая ли составляющая психического бессознательного, в котором, как вода и масло, не смешиваются лёд звука и пламень уретры? В последние годы Пушкин и Чаадаев разошлись, но остались адресованные другу полные глубокой признательности строки Поэта:

В минуту гибели над бездной потаенной
Ты поддержал меня недремлющей рукой;
Ты другу заменил надежду и покой.

Первое стихотворение пятнадцатилетнего лицеиста Александра Пушкина «К другу стихотворцу» было напечатано в журнале «Вестник Европы» в апреле 1814 г. Вскоре после Лицея увидела свет начатая в лицейском карцере поэма «Руслан и Людмила», по прочтении которой Жуковский подарил А. С. свой портрет с надписью «Ученику от побеждённого учителя». Лицейскому периоду принадлежат многие стихи, впоследствии признанные автором нестоящими. Они увидят свет только после его смерти.

Другие части:

Часть 1. «Сердце в будущем живет»

Часть 3. Петербург: «Везде неправедная Власть…»

Часть 4. Южная ссылка: «Все хорошенькие женщины имеют здесь мужей»

Часть 5. Михайловское: «Небо сивое у нас, а луна — точно репа…»

Часть 6. Провидения и проведения: как заяц спас для России Поэта

Чаcть 7. Между Москвой и Петербургом: «Ужель мне скоро тридцать лет?»

Часть 8. Натали: «Участь моя решена. Я женюсь». 

Часть 9. Камер-юнкер: «Холопом и шутом не буду и у царя небесного»

Часть 10. Последний год: «На свете счастья нет, но есть покой и воля»

Часть 11. Дуэль: «Но шепот, хохотня глупцов...»

Корректор: Галина Ржанникова