А. С. Пушкин. Между Москвой и Петербургом: «Ужель мне скоро тридцать лет?». Чаcть 7

Часть 1 - Часть 2 - Часть 3 - Часть 4 - Часть 5 - Часть 6

Триумф и скука. Новый цензор требует переделки трагедии в приключенческий роман. Ложи Большого блещут и лорнетируют поэта. Великосветская чернь. Тщетный побег в Михайловское.

Возвращение Пушкина в Москву было поистине триумфальным. Молодой поэт на пике славы. Его встречают в домах кн. Вяземских, Волконских, Трубецких, «во всех обществах, на всех балах первое внимание устремлялось на нашего гостя, в мазурке и котильоне дамы выбирали поэта беспрерывно», — пишет С. П. Шевырев. Когда Пушкин появляется в партере Большого театра, все взоры обращены на него, все вокруг произносят имя своего любимца-поэта.

Впервые при большом стечении слушателей Пушкин читает «Бориса Годунова». Обычно он очень не любил читать свои стихи на публику, читал только самым близким людям. Слушатели, воспитанные на стихах Ломоносова и Державина, привыкшие к вычурному чтению нараспев, поражены, услышав «простую, ясную, обыкновенную и между тем — поэтическую, увлекательную речь!» — вспоминает М. П. Погодин.

Сначала все слушали в недоумении, но чем дальше, тем сильнее было воздействие стихов и глубокого голоса поэта. Наконец все пришли в неистовое воодушевление, начались восклицания, вскакивания с мест, «кого бросало в жар, кого в озноб, волосы поднимались дыбом». Окончание чтения ознаменовалось слезами, смехом и объятиями. Воодушевленный таким приемом Пушкин стал читать еще — о Стеньке Разине, отрывки из «Полтавы». Нехватка была колоссальная после «Народ безмолвствует», ее надо было наполнить и кем, как не Стенькой и Петром?

Триумф вскоре наскучивает поэту. Москва с ее балами и пирами наполнила и пресытила А. С., все реже слышен простодушный смех его, все чаще является угрюмость. Звук заявляет свои права на душу гения, Пушкина тянет в деревню — «вольным в покинутую тюрьму». Здесь, в Москве, надзор за поэтом не ослабевает, о каждом его шаге тут же докладывают начальнику жандармов Бенкендорфу. «Покровительство» царя тяготит вольнолюбивого Пушкина, обещанная царем-лицемером свобода оборачивается мелочными придирками и рекомендациями на грани идиотизма — вроде переделать «Бориса Годунова» в подобие романа вошедшего в моду Вальтера Скотта.

«Здесь тоска по-прежнему… Шпионы, драгуны, бл…и и пьяницы толкутся у нас с утра до вечера» (П. П. Каверину 18.02.1827 из Москвы).

Возвращением Пушкина из ссылки царь добился своего, «публика не могла найти достаточно похвал для этой царской милости» (Ф. Малевский). Разумом Пушкин еще надеется на милость царя к падшим, но бессознательно уже ощущает обман и новую неволю. Поэт впадает то в уретральный загул с вином и картами (проигрывает главу из «Онегина» — большие деньги, по 25 руб. за строку!), то опускается в черную пустоту депрессии, когда лицо его, заросшее совершенно бакенбардами, приобретает резкие вертикальные морщины, а яркие обычно глаза становятся «стеклянными».

Портреты Пушкина этого времени очень разные. Тот или иной вектор психического накладывает на тело свой отпечаток, оттого внешность уретральных звуковиков может меняться совершенно, настолько разнится природа уретры и звука. В воспоминаниях о внешности Пушкина можно найти весь спектр: от «невероятно прекрасен» и «очень красив» до «мрачно угрюм» и «вызывающе некрасив», от «рожа, ничего не обещающая» до «лицо, по которому так и сверкает ум». Глаза то «задушевные», «чудные», то «стеклянные», «пуговицы».

Видевшие поэта особенно выделяли его смех: «Смеялся заразительно и громко, показывая два ряда ровных зубов, с которыми белизной могли равняться только перлы». Когда же улыбка гасла и дума омрачала лицо Пушкина, становился он будто старше, что подчеркивали и невесть откуда взявшиеся глубокие морщины в неполные 30 лет. В поисках наполнения звуковой пустоты Пушкин едет «похоронить себя в деревне».

Отыграв и «Онегина», и пистолеты, а в придачу выиграв полторы тысячи рублей, сломав по дороге колеса и перевернутый ямщиком, А. С. на семь месяцев оказывается вновь в Михайловском.

Редкого барина встречали так, как Пушкина! Дворня искренне любила своего «кормильца». По-уретральному щедрый, А. С. имел привычку расплачиваться со своими крепостными за услуги деньгами, нищим не подавал менее 25 рублей. Мог вдруг пожаловать несколько десятин земли священнику, как сын ухаживал за старушкой няней, когда та болела. Люди платили Пушкину не показной любовью, его действительно обожали. «Благодетель наш был, кормилец!» — вспоминали о Пушкине после его гибели крестьяне.

«Ты знаешь, я не корчу чувствительность, но встреча моей дворни… и моей няни, ей-богу, приятнее щекотит сердце, чем слава, наслаждения самолюбия, рассеянность и пр.», — пишет Пушкин Вяземскому из Михайловского 9 ноября 1826 г. А по первопутку Пушкин вновь отправляется в Москву. На этот раз вдохновение не посетило поэта в Михайловском, слишком глубока была пропасть звуковой депрессии, чтобы залатать ее стихами.

Отправлялась вслед за мужем в Сибирь княгиня Мария Волконская. Пушкин хотел передать с ней послание к друзьям. В нем зреет замысел сочинения о Пугачеве. «Я отправлюсь на места, перееду через Урал, проеду дальше и приду просить у вас убежища в Нерчинских рудниках», — говорит А. С. княгине. Если бы он мог вырваться из собственной тюрьмы, двор которой ему милостиво расчистили до Москвы и Санкт-Петербурга…

Редактор М. П. Погодин как-то утром приехал к Пушкину за стихотворением для «Московского вестника». Поэт только вернулся с «прогульной ночи». Странно было уважаемому редактору «очутиться из области поэзии в области прозы». Верная спутница всякой славы, клевета «о наушничестве и шпионстве перед государем» — новый бесплотный враг поэта. Слухи не вызовешь на дуэль, не уничтожишь. Гнев не на кого излить, и Пушкин ищет упоения не в бою, а в пиру: кутежи, карты, женщины, дуэли… Вокруг А. С. всегда куча людей, кричащих «виват», а в психическом «потеря пяти зубов», поражение от «неправедной власти», не совместимое с уретральным самоощущением.

В звуковой депрессии Пушкин покидает Москву и едет в Петербург, чтобы и оттуда так же рваться за пределы, то в Михайловское, то на турецкую войну. На проводах был рассеян, невесел, не улыбался, «почти не сказавши никому ласкового слова, укатил в темноте ночи» (К. А. Полевой).

Каков бы ни был доход уретрального вожака, его траты всегда превосходят разумные соображения. В Петербурге поэт проводит время в кутежах, как и прежде в Москве. Граф Завадовский, видя богатое угощение, выставленное А. С. для своих друзей молодых гвардейцев, не может скрыть изумления: «Однако, Александр Сергеевич, видно, туго набит у вас бумажник!» — «Да ведь я богаче вас, — ответил Пушкин, — вам приходится иной раз проживаться и ждать денег из деревень, а у меня доход постоянный с тридцати шести букв русской азбуки!» (кн. А. Ф. Голицын-Прозоровский).

Пребывая в уретральной фазе своего психического, Пушкин ощущает себя моложе своих лет. Его приятели — молодые офицеры, юнкера. Угощать их со своих гонораров — любимое занятие холостого еще Пушкина. Гонорары солидные, издатели «золотом платят за золотые стихи». Однако и образ жизни поэта требует больших вложений. Оставаясь на мели, А. С. без труда одалживает деньги у знакомых и снова пускается в траты. Играет Пушкин страстно, и нередко штос уносит не только деньги, но и уже написанные произведения, которыми А. С. запросто расплачивается.

Торговля стихами ужасала некоторых щепетильных ценителей поэзии, сам же Пушкин открыто заявлял: «Поэзия — мое ремесло». Писал он всегда быстро, по вдохновению, непонравившиеся стихи выбрасывал, тут же забывая о них. Так он писал «Полтаву»: три недели не отрываясь, изредка только выбегая в соседний трактир перекусить. Каждого стихотворения Пушкина с нетерпением ждали редакторы и читатели, со страхом — цензоры.

Коллеги по перу нередко пытались как-то влиять на Пушкина, чтобы он упорядочил свою жизнь. Попытки такие всегда оставались без успеха: «Дома он бывает только в девять утра, я в это время иду на службу царскую, в гостях бывает только в клубе, куда входить не имею права», — сетовал литератор и дипломат В. П. Титов.

«Мы поскакали его искать и нашли скачущего с саблею наголо, против турок, на него летящих» (М. И. Пущин).

Когда началась турецкая война, Пушкин стал проситься волонтером в армию. Он всегда бессознательно стремился на войну, где мог бы полностью реализовать свое уретральное естество. «Тоска непроизвольная гнала меня» — так описывает свое состояние поэт. Осторожный Бенкендорф не отказал и не разрешил, а предложил Пушкину службу в своем III отделении, что, учитывая характер А. С., было равносильно отказу.

Реакция поэта была той же, что и в первую ссылку в Екатеринославе: возмущенное психическое отозвалось тяжелой болезнью тела. Пушкин перестал есть и спать, лежал дома, никого не принимал. Но недолго. Вскоре силы вернулись к поэту и он решил ехать в войска наудачу, без разрешения. Пушкин выехал в Тифлис и весной 1829 г. присоединился к действующей армии. Несмотря на всевозможные чинимые ему препятствия, поэту удалось поучаствовать в военных действиях.

Вот что вспоминает Н. И. Ушаков в своей «Истории военных действий в Турции»:

«14 июня 1829 г. войска, совершив трудный переход, отдыхали. Неприятель внезапно атаковал передовую цепь нашу. Пушкин тотчас выскочил из ставки, сел на лошадь и мгновенно очутился на аванпостах. Опытный майор Семичев, посланный генералом Раевским вслед за поэтом, едва настигнул его и вывел насильно из передовой цепи казаков в ту минуту, когда Пушкин, одушевленный отвагою, схватив пику после одного из убитых казаков, устремился против неприятельских всадников. Можно поверить, что донцы наши были чрезвычайно изумлены, увидев перед собою незнакомого героя в круглой шляпе и в бурке».

По возвращении поэта в Петербург царь спросил Пушкина, как он посмел явиться в армию без монаршего соизволения: «Разве не знаете, что армия моя?» Знать-то знал, конечно, Пушкин. Внутренне не ощущал он своей подчиненности кожному царю. Природа выстраивает свою безошибочную табель о рангах, где позиции могут не совпадать с человеческими законами наследования и личностного роста.

Пушкин этого периода уже не юноша, близкие друзья отмечали, что он «будто и не в ударе». Посещения цыганок и карты сменяются все более длительными периодами затворничества. Пушкин охотно ходит на концерты, слушает «Реквием» Моцарта и симфонии Бетховена. Когда стихи не складываются, записывает мысли прозой.

Полицейский надзор с Пушкина не снят, цензуре мало новых стихов, она рыщет по прошлому. То всплывает неугодная Синоду «Гаврилиада» — озорная шутка о похождениях девы Марии, то маниакальный цензор вдруг «прозревает», что написанный за полгода до восстания на Сенатской площади «Андрей Шенье» посвящен 14 декабря! Пушкина вызывают для объяснений. Он толкует про французскую революцию, жертвой которой пал несчастный Шенье.

Что есть более несуразного для поэта, чем объяснять свои стихи? Пушкин этого терпеть не мог и никогда не делал, а тут вынужден разъяснять — и кому! В метаниях между Москвой и Петербургом с объяснениями и доказательствами рано или поздно должен был наступить звуковой коллапс. И он наступил. Во время очередного литературного собрания у Зинаиды Волконской к Пушкину пристали прочесть стихи, чего он не выносил. Уретральный гнев подогрел звуковое высокомерие — и в «маленькое, недалекое еще человечество» (Ю. Б.) выстрелила «Чернь»:

Подите прочь — какое дело
Поэту мирному до вас!
В разврате каменейте смело,
Не оживит вас лиры глас!
Душе противны вы, как гробы.
Для вашей глупости и злобы
Имели вы до сей поры
Бичи, темницы, топоры;
Довольно с вас, рабов безумных!

И это Пушкин, «скопивший неистощимые запасы человеческого сердца», перед кем «все благоговели» и которым восхищались, «невыразимо милый», «услада жен»? Да, и это тоже он. Ипостась звуковая, ненаполненная.

Даже гениальные стихи не в состоянии наполнить звук, нехватка в котором равна бесконечности. В ощущениях это сосущее чувство тоски, неприкаянности, «непреодолимая нравственная усталость», одним словом — несчастье. Не находя внутри своего психического дуализма достаточного «центра тяжести» для ощущения простого житейского счастья (как у других!), А. С. Пушкин принимает решение… жениться.

Другие части:

Часть 1. «Сердце в будущем живет»

Часть 2. Детство и лицей

Часть 3. Петербург: «Везде неправедная Власть…»

Часть 4. Южная ссылка: «Все хорошенькие женщины имеют здесь мужей»

Часть 5. Михайловское: «Небо сивое у нас, а луна — точно репа…»

Часть 6. Провидения и проведения: как заяц спас для России Поэта

Часть 8. Натали: «Участь моя решена. Я женюсь». 

Часть 9. Камер-юнкер: «Холопом и шутом не буду и у царя небесного»

Часть 10. Последний год: «На свете счастья нет, но есть покой и воля»

Часть 11. Дуэль: «Но шепот, хохотня глупцов...»

Корректор: Галина Ржанникова