Владимир Высоцкий. Часть 8. Поэзия Высоцкого: Бывало, Пушкина читал всю ночь до зорь я

Можно спорить о внешнем сходстве поэтов и стилистической разнице их творений, но то, что они обладали сходным векторальным набором психического бессознательного, бесспорно...

2 3050 6 Ноября 2014 в 23:04

Автор публикации: Ирина Каминская, преподаватель

Часть 1. Детство: дом на Первой Мещанской в конце
Часть 2. Юность: на Большом Каретном
Часть 3. Путь к театру
Часть 4. Достоевский по Станиславскому и по Высоцкому
Часть 5. Дорогие, любимые, единственные
Часть 6. Мастер и Марина
Часть 7. Голос Высоцкого: мои песни — это почти крик

Я уверен, что если бы Пушкин и Высоцкий были бы знакомы,
они стали бы замечательными друзьями, они понимали бы друг друга.
Хуан Луис Эрнандес Мильян, кубинский поэт и переводчик

Сходство Пушкина и Высоцкого замечали в разное время разные люди. Их сравнивают по влиянию на русский язык, по славе, по всенародной любви, по темпераменту, даже внешне. Художник Э. Н. Дробицкий, хорошо знавший Высоцкого, автор известной картины «Пушкин и Высоцкий», даже вынужден был однажды замазать лицо Пушкина черной краской. Объяснил он это так: «Они казались мне одинаковыми. Если на лице Высоцкого сделать бакенбарды, то они были бы как близнецы. Я сам обалдел, потому и замазал лицо буквально за два часа до выставки. Ведь Пушкина знают в лицо все, а Володю еще нет». Потом Дробицкому пришлось переписать картину с открытым лицом Пушкина.

«Пустота — содержимое Пушкина. Без нее он был бы не полон, его бы не было, как не бывает огня без воздуха, вдоха без выдоха» (А. Д. Синявский)

Можно спорить о внешнем сходстве поэтов и стилистической разнице их творений, но то, что они обладали сходным векторальным набором психического бессознательного, бесспорно. Именно уретрально-звуковое психическое обоих поэтов и объясняет непрекращающиеся попытки сравнений их судеб, биографий, творческого наследия. Интересно в этом смысле замечание А. Д. Синявского, литератора и литературного критика, преподававшего Высоцкому русскую литературу в Школе-студии МХАТ. В своих «Диалогах с Пушкиным» Синявский пишет:

«Чей бы облик не принял Пушкин? С кем бы не нашел общий язык? ... Он, умевший в лице Гринева и воевать, и дружить с Пугачевым, сумел войти на цыпочках в годами не мытую совесть ката и удалился восвояси с добрым словом за пазухой».
«Меня притащили под виселицу. «Не бось, не бось», — повторяли мне губители, может быть и вправду желая меня ободрить».
Сколько застенчивости, такта, иронии, надежды и грубого здоровья в этом коротеньком «не бось»! Такое не придумаешь. Такое можно пережить, подслушать в роковую минуту либо схватить, как Пушкин, — с помощью вдохновения. Оно, кстати, согласно его взглядам, есть в первую очередь «расположение души к живейшему принятию впечатлений» [1].

Заменим «Пушкин» на «Высоцкий», и все останется в силе! Как можно было интеллигентному начитанному мальчику, студенту так влезть в шкуру «честного вора», что на зоне переписывали в затрепанные блокноты его «Татуировку», «Красное, зеленое», «Серебряные струны»?! Как могло получиться, что «свой человек у скокарей, свой человек у щипачей» был одновременно и следователем МУРа, которому годами шли письма по адресу: «Москва, Петровка, 38, Г. Жеглову»?!

— Вчера видели этого парня, Высоцкого, он пел у нас на Гоголях. — Ладно врать-то, у нас он был вчера, в Марьиной Роще!

Где был он вчера, «не найдут днем с огнем», потому что он был везде. Ветераны в письмах интересовались, не тот ли он Высоцкий, с кем выходили из окружения под Оршей, дальнобойщики спрашивали, не тот ли он Володя, с которым попали в буран, а «кругом пятьсот». Письмам подводников, летчиков, рабочих, осужденных не было числа. Каждый надеялся: тот, конечно тот, кто же еще, ведь такое нельзя подслушать, нельзя имитировать. Приходилось разочаровывать: не воевал, не был, не привлекался…

Очевидно, происходил процесс, описанный А. Д. Синявским применительно к Пушкину: «(Он) пожирал пространства так, как если бы желал насытить свою пустующую утробу, требующую ни много ни мало — целый мир, не имея сил остановиться, не зная причины задерживаться на чем-то одном» [1]. Звуковая часть психического требовала постоянного наполнения, иначе депрессия, пустота. Высоцкий, как и Пушкин, поглощал своею звуковой пустотой целые миры, чтобы отдать их наружу словом.

Сам В. С. называл свои песни скромно — стилизациями. Видимо потому, что более подходящего слова нет пока в русском языке. А ведь «стилизация» к его творчеству все же не очень подходит, стилизация — это в хорошем смысле имитация, подделка подо что-то настоящее. Подделка не проникает в душу на уровне психического, она может временно развлечь, даже увлечь, но ей никогда не стать частью внутренней, пережитой жизни слушателя, зрителя, не стать его мыслеформой. Для такого попадания автору необходимо обладать способностью «схватить, как Пушкин», в ненасытную звуковую пустоту и отдать со всей уретральной страстью. Высоцкий легко делал это.

«Я был душой дурного общества…»

Споры о том, считать ли ранние песни Высоцкого блатными, не утихают до сих пор. Специалисты разбирают каждый текст, сопоставляют с неписаными канонами блатного фольклора и… не находят принципиальных отличий. Та же насыщенность жаргонизмами («а на разбой берешь с собой надежную шалаву, потом за грудь кого-нибудь и делаешь варшаву»*), та же избитая фабула, тот же нехитрый список действующих лиц.
*Шалава — проститутка, делать варшаву — убегать. Стихи здесь и далее цитируются по книге В. Высоцкий «Баллады и песни», сост. А. Дмитриев.

Мать — воплощенное добро («мать моя давай рыдать»), прокурор — воплощенное зло («плюс пять мне сделал прокурор»), следователь — соперник, с которым ведется ожесточенная борьба («гражданин начальник Токарев из-за меня не спал ночей», «и вдруг как нож мне в спину, забрали Катерину, и следователь стал меня главней»), любимая — коварная, роковая («баба ненасытная, стерва неприкрытая», «ну когда же надоест тебе гулять») или «светлый образ Валя», иногда и то и другое («прибить тебя морально нету сил», «понял я, что в милиции делала моя с первого взгляда любовь»), доктор — спаситель («он шесть суток мою рану зашивал») и т. д.

Получается, ранние песни Высоцкого не более чем примитивный блатняк? — Не получается. Высоцкий, вынося в песню свойства своего психического, никогда не ограничивался сентиментальным надрывом, свойственным «настоящим» блатным песням, т. е. исходящим из среды архетипичных воров и в этой же среде живущих. В. С. направляет мысль по-звуковому, вглубь, изнутри раскрывает образ заблудшего человека, не злого, а несчастливого вследствие неспособности архетипичной души на свободу выбора. Высоцкий восходит к поистине пушкинской и такой же исконно своей свободе выбора «милости к падшим». Уретральным милосердием пронизаны строки:

Его взгляд шире, чем история конкретного несчастного:

Или:

В ранних песнях Высоцкого — тонкая зрительная ирония, замечательный юмор. Ни в одной «истинно блатной» песне такого нет:

Строки из стихотворения «Я был душой дурного общества» юному Бродскому впервые процитировала А. А. Ахматова. Автора она не знала, но что-то, видимо, подсказывало ей, что это не проходные вирши сидельца-блатаря, не стала бы А. А. «кормить» таким возлюбленного своего «рыжего».

Цитируя эти строки, Анна Андреевна имела в виду себя. Это не о каком-то там «щипаче» рассказ, о ней — большом русском поэте, прессуемом системой, как не снилось иному «скокарю». Далее у Высоцкого и вовсе про А. А. последних лет. И не только про нее — про многих:

Созвучной горечью звучат и собственные строки Ахматовой того же года:

Всегда со своим народом был и Высоцкий. Народ сидел — и он пел блатные песни, народ воевал — и он пел «Штрафные батальоны», народ курил после смены — и он пел «У нас в Тамбове на заводе перекур»…

«Осип считает меня поэтом!»

И. А. Бродский, уже признанный «небожитель», изгнанник и нобелевский лауреат, редко о ком из живущих русских поэтов отзывавшийся хорошо, а «официальных советских» и вовсе не признававший, встречался с В. С. Высоцким в Нью-Йорке в 1977 г. Их восторг был взаимным. Бродский подарил Высоцкому последнюю свою книгу с дарственной надписью: «Лучшему поэту России, как внутри нее, так и извне». Высоцкого окрылило это признание: «Осип считает меня поэтом!» Известный своим космическим снобизмом Бродский, видимо по равенству звуковых свойств, выделял Высоцкого, ценил его чувство слова, слог, рифму, сожалел только, что тот зачем-то взял в руки гитару. В такой «подпорке», по мнению Бродского, гениальные стихи Высоцкого не нуждались.

Признак большой литературы, а русской тем более, — это способность к обобщениям и осмыслению разрозненных явлений жизни. В песнях Высоцкого, в каждой, не только картинки, но и большие смыслы. Не уголовник против тюрем — свободный человек против всей гулаговской системы наказаний, против несовершенного писаного закона, ничего общего не имеющего с высшей справедливостью милосердия, ощущаемого уретральным вождем изнутри психического и отдаваемого им в стаю. В случае В. С. Высоцкого такой отдачей была прежде всего поэзия, песня.

«А это нас арестовывать идут…» (М. Булгаков)

К раннему творчеству Высоцкого с большим вниманием отнесся его преподаватель А. Д. Синявский. Он часто приглашал своих студентов на посиделки в подвал, где у А. Д. было подобие кабинета. Коммунальная квартира не располагала к громким студенческим вечеринкам, в подвале же можно было орать во всю глотку, что и делали. В доме Синявского у Высоцкого со студенческих лет была своя гитара. Как-то так получилось, что Высоцкий сразу «наложил на нее лапу»*, и более никто не смел к гитаре прикасаться.
*Шутливое выражение жены А. Д. Синявского М. В. Розановой.

Высоцкого здесь очень любили. И он любил этот дом, этих щедрых душою людей, прекрасных звуко-зрительных русских интеллигентов Андрея Донатовича и Марию Васильевну. А. Д. Синявский понимал, что Высоцкого необходимо записывать. Для этой цели был куплен магнитофон «Днепр» — редкая вещь по тем временам. На этом «Днепре», величиной с тумбочку, в деревянном полированном футляре с зеленым огоньком, и были сделаны первые записи Высоцкого.

Синявский записывал не только песни, но и уморительные рассказы Высоцкого. Сейчас эти рассказы порвали бы любой Comedy Club. В те «времена былинные» они были обречены на известность лишь в узком кругу посвященных. К сожалению, с арестом Синявского пропали и записи. Кто-то, прекрасно осведомленный о «фамилье-имени-отчестве» рассказчика и певца, без сомнения, обогатил конфискатом свою фонотеку.

Когда Синявского арестовали, Высоцкий пришел к Марии Васильевне и всю ночь пел ей песни. «У нас телефона не было, к нам без звонка все приходили. И вот пришел Высоцкий в нашу жуткую коммунальную квартиру, снял со стены гитару и спел песню «Говорят, арестован добрый парень за три слова...» И вообще, весь первый год, когда Андрей Донатович был в лагере, — весь этот год перекликался с песнями Высоцкого...» [2]. Слушали и оперативники, проводившие многодневный обыск в квартире Синявского. По достоинству оценить этот поступок из сегодняшнего дня вряд ли возможно.

Узнать глубже, что объединяет таких, на первый взгляд, непохожих друг на друга носителей звукового вектора и какие связи они могут создавать между собой и с представителями других векторов можно на тренинге «Системно-векторная психология» Юрия Бурлана. Регистрация на бесплатные онлайн-лекции по ссылке: https://www.yburlan.ru/training/

Читать продолжение...

Список литературы:

1. Терц А. (Синявский А. Д.) Прогулки с Пушкиным, М.: Глобулус, Изд-во НЦ ЭНАС, 2005, с. 42
2. Владимир Высоцкий без мифов и легенд. В. Бакин, М.: Эксмо: Алгоритм, 2011, с. 146

Корректор: Галина Ржанникова