Поздно вечером ко входу знаменитого ресторана Romanoff подъехал черный лимузин. Приоткрыв лакированную дверь, легкой поступью вышла она — роскошная и сексуальная Мэрилин Монро, суперзвезда Голливуда. В золотом платье из плиссированного ламе, надетом на белоснежное тело, она моментально примагничивает к себе взгляды толпы. Яркие вспышки фотокамер, и журналисты хором скандируют ее имя: «Мэрилин, Мэрилин, посмотри сюда!»

Вокруг нее всегда творится какая-то магия, граничащая с одержимостью. Сотни глаз восхищенно взирают на эту ослепительную блондинку. Все хотят прикоснуться к ней, выкрикнуть комплимент и в ответ получить воздушный поцелуй. Но вот метрдотель провожает мисс Монро за двери закрытого клуба, и фотограф делает последний кадр, улавливая ее настоящее настроение.

С ироничной и грустной улыбкой Мэрилин смотрит в сторону, не обращая внимания на блеск богато украшенного зала. Будто вспомнив, как однажды на приеме у Фельдмана она почти весь вечер простояла одна. Мужчины боялись подходить к ней из-за своих ревнивых жен, а жены собирались грозной кучкой, чтобы обсудить ее распутность.

Легенду из человека создают не факты, а коллективные фантазии о нем — от самых низменных до возвышенно-героических. В этом смысле голливудская актриса Мэрилин Монро была скорее масс-культурным мифом, нежели человеком. Эдакой американской былиной о вечно счастливой блондинке. Главным секс-символом Америки 50-х.

Вот только «девушка, способная растопить льды на Аляске», по определению не могла страдать. Капризничать — да. Топать ножкой и надувать губки — пожалуйста. Разрушать себя алкоголем и наркотиками от пресыщенности внимания к себе — ну что ж… А вот страдать, как страдают живые люди, — этого быть не может!

И поначалу с этим было все хорошо, если подумать, не этого ли добивалась молодая Норма Джин Бейкер, твердо решив стать знаменитой актрисой? Разве не хотела всеобщего внимания и обожания толп? Но, получив желаемое, Мэрилин навсегда окажется заложницей своего образа и, прожив жизнь в глубоком внутреннем конфликте, трагически уйдет всего в 36 лет.

Сегодня ее лицо все так же продается и покупается в виде постеров, кружек, футболок, ежедневников, пластмассовых фигурок и магнитов на холодильник. О ней написано больше книг, чем о любой другой актрисе, снята масса документальных и художественных фильмов, но нельзя однозначно сказать, что из этого правда, а что вымысел.

Ведь даже в добросовестном анализе ее личности нельзя раскрыть главного — психологию кожно-зрительной женщины, какой и являлась Мэрилин Монро. На тренинге «Системно-векторная психология» Юрия Бурлана мы узнаем конкретные алгоритмы для ответов на эти вопросы: в чем был секрет притягательности Мэрилин Монро? Отчего она так страдала?

«У людей есть привычка смотреть на меня, как будто я зеркало, а не человек. Они не видят меня, они видят свои собственные похотливые мысли, а потом надевают белую маску и называют меня развратной» (М. М.).

Женщина или феномен?

Уже тогда, в середине 50-х, восходящая звезда Голливуда Мэрилин Монро казалась современникам неким феноменом, вызывая чуть ли не массовый паралич при каждом своем появлении на публике. Констанция Коллиер, ее преподаватель по актерскому мастерству в Нью-Йорке, куда она потом сбежит от многочисленных образов «дурочек-блондинок», назовет этот феномен «прекрасное дитя»:

«Не в прямом смысле — это слишком очевидно. По-моему, она вообще не актриса в традиционном смысле. То, что у нее есть — эта эманация, свечение, мерцающий ум, — никогда не проявится на сцене. Это так хрупко, нежно, что уловить может только камера. Как колибри в полете: только камера может ее запечатлеть. А если кто думает, что эта девочка — просто еще одна Джин Харлоу, то он сумасшедший».

Что же это была за эманация или свечение, которое притягивало к ней окружающих как магнитом? Первично — это был запах, но не тот, что мы называем приятным или неприятным, а как бессознательная сигнализация о себе. Запах кожно-зрительной женщины самый сильный относительно других, и ее замечают в первую очередь.

Открыто сексуальная, не связанная условностями, она словно нимфа, влекущая мужчин своей красотой. При ее виде мужчины мгновенно теряют самообладание, а женщины с досадой поджимают губы. Своя среди чужих, чужая среди своих. Кожно-зрительная женщина — это женщина соблазняющая.

Сексуальность кожно-зрительной женщины не просто особенность поведения, а инструмент выживания. То, что другим женщинам «положено» от рождения, — чувство защищенности и безопасности от мужчины в брачных отношениях — ей приходится добывать иначе, с помощью своей сексуальности. Это вопрос быть или не быть, а прекрасное тело иногда единственный и самый дорогой актив.

Демонстративная, яркая, соблазняющая — она не имеет табу, то есть ограничений в сексе. Муж, его друг, тесть, сосед, зять, муж подруги, муж сестры... — какой ужас! — воскликнет нормальная женщина. Кожно-зрительная относится к мужчинам словно к мальчикам-подросткам, которых обуревает желание, легко вступая с ними в интимные отношения. Секс для нее так же естественен, как сама природа.

Но такое массовое притяжение к Мэрилин Монро складывалось не только на одном животном влечении к ней. Ее привлекательность была не только внешней, но и внутренней. Несмотря на сумасшедшую популярность, Мэрилин никогда не страдала звездной болезнью и точно так же боготворила своего зрителя, как и он ее. В этом и таился главный секрет ее обаяния: она умела любить и благодарить тех, кто ее «хотел».

«Ее опорой была самая заурядная прослойка — рабочие, парни из баров, озверевшие от неоплаченных счетов домохозяйки, ютившиеся со своими семьями в автофургонах, юнцы, которые никак не возьмут в толк, что скрывается за туманными рассуждениями по волнующим их вопросам, — иными словами, люди невежественные, которых, ей казалось, постоянно обманывают. Она хотела, чтобы каждый из них, взглянув на ее фотографию, ощутил, что истратил свои деньги не зря» (Артур Миллер).

«Костюм на мне новый, но девушка та же самая»

Сбежав из Лос-Анджелеса в Нью-Йорк на пике популярности в 1955 году, Мэрилин отчаянно пыталась изменить свое прошлое, в частности отношение к себе. Этого ей не могли простить тогдашние кинокритики, считавшие, что такая пустышка и непрофессионал не может требовать творческой свободы, ставя условия солидной и уважаемой компании «XX век Фокс».

К тому времени имя Мэрилин Монро приносило студии миллионы. Каждый фильм с ее участием непременно означал успех, но прежний контракт был составлен таким образом, что ведущая актриса почти не зарабатывала. Мэрилин понимала, что ее попросту обманывают, но боялась идти на прямой конфликт с главным студийным боссом Дэриллом Зануком.

Вынужденная играть однотипные роли глуповатых и меркантильных блондинок Мэрилин была на грани срыва. Постоянно опаздывая на дорогостоящие съемки, она все чаще снимала стресс транквилизаторами. Иногда она не могла вспомнить реплику или даже выйти из гримерки. Ей казалось, что актеры смеются над ней, режиссеры ненавидят, а она сама просто бездарная актриса.

«Меня засовывали в фильм, не спрашивая согласия, и зачастую — против моей воли. У меня не было выбора. Разве это правильно?» (М. М.).

Нью-йоркский период окажется самым вдохновляющим в жизни Мэрилин. Тогда ей казалось, что она наконец-то начинает серьезную жизнь. Она замужем за интеллектуалом и драматургом Артуром Миллером, пьесы которого с успехом играют на Бродвее. Больше никаких кабальных контрактов от студии «ХХ век Фокс» — она создает собственную продюсерскую компанию. Никаких пустых ролей — теперь она сама будет выбирать, что ей играть.

Днем без макияжа, в простом черном свитере и брюках, она посещает театральную студию Ли Страсберга, а между занятиями — очередного психоаналитика. В редкие часы досуга Мэрилин предпочитает читать. Уйдя в книгу с головой, она на мгновение забывает о своем изматывающем ремесле. Среди ее любимых авторов: Достоевский, Толстой, Хемингуэй, Стейнбек, Чехов. Когда она прочтет «Братья Карамазовы», ее захватит образ Грушеньки, о котором она будет мечтать до конца жизни.

Жизнь Грушеньки напоминает Мэрилин ее собственную — красивую, но пустую. С одной стороны, роковая женщина, порицаемая обществом, а с другой — женщина, способная на глубокое чувство и самопожертвование. К сожалению, Грушеньку-Мэрилин мир так и не увидит, а на конференции, посвященной ее новому фильму «Принц и хористка» с Лоуренсом Оливье, репортеры со смаком обсмеют это желание, попросив произнести имя Грушеньки по буквам.

Очевидно, что интеллектуальный уровень Мэрилин не соответствовал тем условиям, в которых она находилась. По воспоминаниям близких друзей, она была остро чувствующим, поэтичным существом, сохранившим такую непосредственность, о которой можно было только мечтать. Она обладала любознательностью ребенка и тянулась ко всему, что могло сделать ее умнее.

Любовь — как высшая ценность зрительного вектора — имеет свои паттерны в развитии. От любви к модному платью — до любви к человеку. Несмотря на все стереотипы, связанные с гламурным образом Мэрилин, она умела сострадать. Обожала детей и стариков — тех, кто, как и она, был беззащитен и безобиден. В остальных же таилась опасность, которую можно было победить только откровенной, обезоруживающей сексуальностью.

«Многие часто обращали внимание на симпатию актрисы к более слабым. Она невероятно сочувствовала увечным детям-инвалидам, из-за которых однажды перечеркнула планы специалистов по рекламе в ходе кампании по популяризации одного фильма. И неоднократно причиняла трудности другим лицам, заставляя остановить машину, чтобы, к примеру, позаботиться о поранившемся или заблудившемся домашнем животном. Зрелище бездомного пьяницы на бульваре Голливуд, кратенькая заметка о чернокожем актере, которому запретили войти в театр или в ресторан, ситуация людей, живших как бы за бортом общества (вроде ее матери), — все это доводило Мэрилин едва ли не до плача и порождало немедленную бурную реакцию, сопровождавшуюся конкретной, иногда и финансовой, помощью» (Дональд Спото. Мэрилин Монро).

Пациентка достойная Фрейда

«Почему я испытываю такие мучения? …почему я ощущаю себя меньше человеком, чем другие? Я всегда считала себя чем-то вроде недочеловека, почему, иными словами, я худшая, почему? Даже физически я всегда была уверена, что со мной что-то не так...» (М. М.).

В 50-х психоанализ был крайне популярным явлением в творческой среде. Казалось, что в Голливуде у каждого был свой психоаналитик. Звезды первой величины — Марлон Брандо, Кэри Грант, Джуди Гарленд, Монтгомери Клифт — периодически лечили свои депрессии и неврозы таким способом. Деньги сюда текли рекой, но значительная их часть уходила далеко не Фрейду, а тем, кто от психоанализа имел разве что крайнюю степень эгоцентризма.

Мэрилин тоже увлекалась психоанализом и пыталась найти в нем спасение. Ее желание «полежать» на кушетке отнюдь не было связано с модой. Сменившая множество приемных «родителей» она мучительно искала ответы на вопросы: почему в ее жизни нет любви? почему она так страдает?

Один из психоаналитиков Мэрилин описывал ее как неуверенную и перепуганную жизненной явью девушку. Она признавалась, что не в состоянии спать от страха. Ее мучали головные боли, которые она «лечила» специальным рабочим коктейлем из барбитуратов и алкоголя. Сеансы пять раз в неделю, ежедневные тренировки по самонаблюдению, погружение в детские воспоминания — все это было обязательной программой Мэрилин Монро. Но такое постоянное и болезненное самокопание, наоборот, еще глубже загоняло ее в клетку.

Страх смерти — самая сильная эмоция человека. Таким образом природа ограничивает нас от опасности. Но у людей со зрительным вектором этот страх может срабатывать как спусковой механизм. Даже когда в буквальном смысле опасности нет, человек бессознательно испытывает этот страх, пытаясь «себя спасти». Диапазон зрительных страхов огромен: от страха темноты до страха перед людьми.

Мэрилин носила этот «багаж» из различных страхов всю жизнь. Она безошибочно определяла корень своих страданий — детство. «Она не была безумна, но ее страхи были очень сильны, — подтвердил Гринсон своей близкой знакомой Люси Фримен. — Ее охватывал абсолютный страх, очень походивший на мрачный ужас психически больного человека» (психоаналитик Ральф Гринсон).

НЕлюбовь

Глэдис Монро Бейкер окажется неготовой к появлению дочери. После рождения она отдаст Норму Джин в приемную семью, лишив ее самого главного — чувства защищенности и безопасности, основы для нормального развития ребенка. Пять долларов в неделю на содержание, семь лет жизни в чужой семье и редкие встречи с мамой. Так начнется детство будущей звезды.

С младенчества Норма Джин живет в глубоко религиозной семье Иды и Альберта Болендеров. За воспитание чужих детей им хорошо платит государство. Она ходит по выходным в церковь и слушает рассказы о гиене огненной. «Плохие люди всегда попадают в ад, Норма Джин!», «Кино — это грех!».

Когда Норме Джин было пять лет, она выступила на своей первой сцене. Это было церковное празднование пения в честь Христова Воскресения, и несколько сот детей принимали в нем участие, одетые в праздничные костюмы. По команде девочки должны были перевернуть свои красно-белые накидки в знак целомудрия и спасения души. В ответственный момент вся сцена амфитеатра превратилась в белоснежное полотно, но только одно пятнышко выделялось на общем фоне — это была Норма Джин:

«У меня напрочь отшибло память. Было так интересно, когда все стали их переворачивать, я так волновалась, чтобы никто не забыл, что сама все забыла! Мне здорово досталось за невнимание: мне сказали, что меня проклял Господь. Причем это был тот особый случай, когда божественный гнев нельзя искупить. …Я-то думала, Иисус милосердный. А по их мнению, чуть зазевался — он так и норовит огреть тебя по голове…» (М. М.).

Эта зарисовка станет для Мэрилин пророческой. Общественное мнение будет довлеть над ней как церковное осуждение, вселившее чувство неизбывной вины за свою сексуальность. Кожно-зрительной женщине вообще доставалось во все времена. То ее сжигали на костре, то не хотели жениться, как на всех обычных женщинах. То она не могла родить ребенка, до недавней поры.

Приемные родители хорошо заботились о девочке. Они одевали, кормили и обучали ее, но эмоционально всегда были холодны с приемной дочерью. Кожно-зрительный ребенок больше всех нуждается в эмоциональной связи, ласке и заботе. Живя с Болендерами, она мечтала лишь об одном — о маме. Девочка не понимала, почему она должна жить с чужими людьми. Почему ее мама так внезапно появляется и так же внезапно исчезает из ее жизни.

Такая путаница в самоидентификации подводила малышку лишь к одному выводу: она недостаточно хороша, чтобы быть кому-то нужной. «Как-то утром я крикнула Иде — «Мама», а она мне ответила: «Не зови меня так, я не твоя мама. Говори тетя Ида». Тогда я показала пальцем на ее мужа, сказала: «Зато он — мой папа!» На что та ответила односложное «нет». Я была подавлена...» (М. М.).

Быстрая дорога к страхам

В 7 лет Глэдис забрала дочь к себе в новый дом, который она частично сдавала семье актеров. Норма Джин была счастлива. Они гуляли с мамой по набережной Венис-Бич, ели мороженое и ходили в кинотеатр смотреть на молодых звезд кино. Жизнь с мамой открыла маленькой Норме Джин совсем иные картины бытия. В отличие от набожных Болендеров, мать не отличалась христианским поведением. В ее доме пили, курили, танцевали и играли в карты, а больше всего обожали кино.

Этот период «нормальности» продлится всего год, и однажды у Глэдис случится приступ шизоаффективного расстройства, после которого ее уже надолго поместят в психиатрическую клинику. Болендеры к тому времени перестали быть опекунами девочки, и Норму Джин заберет к себе эксцентричная подруга матери тетя Грейс. Однако женщина отнесется к девочке несерьезно и, став новоиспеченной женой, так же быстро сдаст ребенка в приют. У Нормы Джин на этой почве произойдет нервный срыв, после которого она будет заикаться.

Еще одним сильным потрясением для нее станет смерть любимого песика Типпи. Почти каждый день Типпи провожал Норму Джин в школу, поджидая снаружи, чтобы потом возвратиться с ней домой. Как-то выйдя из школы и не найдя Типпи на привычном месте, девочка обнаружила его дома… закопанным в земле. Пьяный сосед пристрелил Типпи из-за громкого лая. Мир ребенка одномоментно рухнул. Ее детское сердце просто отказывалось понимать такое поведение взрослых. Друг, о котором она заботилась с такой любовью, тоже покинул ее.

Когда у кожно-зрительной девочки есть эмоциональная связь с мамой, то она выводит все свои страхи наружу, реализовывается в любви. Если связи нет, то такие девочки «оживляют» игрушки, спят с плюшевыми мишками или выпрашивают домашних животных. Мамы «откупаются» от них, покупая им хомячков, свинок, кроликов и щенков.

Но для зрительного ребенка смерть домашнего питомца — это чудовищный суперстресс. Не успев толком развиться, чувство любви как бы «схлопывается» вовнутрь — в страх, вызывая сильнейшее страдание. У зрительного ребенка возникает травма, которая может быть вытеснена глубоко в бессознательное, но, как старая рана, периодически будет напоминать о себе.

В Мэрилин эту бомбу заложили с раннего детства, когда она проходила основной этап своего развития с 3 до 6 лет. В этот период у ребенка закладывается психический фундамент, составляющий опору его будущей жизни.

«Мир вокруг меня был в то время полон угроз и ужасов. Мне пришлось научиться притворству, чтобы — даже не знаю, как сказать, — не поддаться этому ужасу. У меня было ощущение, что весь мир как бы замкнут предо мною... Я чувствовала себя человеком, который вынесен за скобки жизни, и единственное, что я реально могла сделать, — это выдумать себе какую-нибудь игру в притворство» (М. М.).

Тетя Анна

В 11 лет Норма Джин покинет приют и вернется в уже новую семью Грейс Макки, которая так же, как и ее мать, будет появляться в жизни девочки набегами, то забирая ее к себе, одаривая вниманием и подарками, то пристраивая ребенка в очередные «хорошие руки», не особенно заботясь о чувствах своей подопечной. После такой круговерти из «родителей» у Нормы Джин навсегда зафиксируется страх быть покинутой, а как следствие — всегда иметь исключительно товарный вид.

В приемных семьях Норма Джин несколько раз переживет сексуальное насилие, о котором будет упоминать весьма размыто, но воспоминания ее мужа Артура Миллера показывают серьезность этих событий для Мэрилин:

«…Рассказ Бернарда Маламуда не понравился ей, поскольку автор не воспринимал совращение как нечто трагическое и унизительное. «Если не знает, что это такое, лучше бы не писал!» Я возразил, что это, возможно, сделано специально, чтобы заставить читателя глубже пережить драму. Но ее оскорбленное чувство не допускало литературной иронии по отношению к унижению, которое она сама пережила…»

Но на жизненном пути Нормы Джин все-таки попадались хорошие и чуткие люди. Человеком, кто наконец-то подарит ей душевное тепло, станет пожилая женщина Анна Лоуренс, о которой Мэрилин будет вспоминать всю жизнь. В этом доме ее никто не бил, не кричал, не домогался и не указывал на сиротское положение.

«Она переменила всю мою жизнь. Эта женщина была первым на свете человеком, которого я действительно любила и который любил меня. Она была потрясающим человеком. Когда-то я написала про нее стихотворение, давно потерянное, и знакомые, которым я его показывала, просто плакали… Оно называлось «Люблю ее». Только она одна любила меня и понимала… Эта женщина никогда не нанесла мне рану, ни единого разочка. Просто она не смогла бы. Это была сама доброта и любовь» (М. М.).

Не имея своих собственных детей, тетя Анна вложила в ребенка всю нерастраченную любовь, тем самым смягчив удар от потрясений. Зрительный вектор — это чувства. Остальные вектора тоже чувствуют, но именно зрительный вектор имеет самую высокую амплитуду переживаний. Когда эта амплитуда наполняется любовью, то это приносит человеку большое наслаждение.

В сексе, если он не сочетается с глубокой душевной близостью, наполнение ограниченное: дошли до пика — и все закончилось. Любовное же чувство — эмоционально и может держать долго. Любовь — это отдача, растворение в другом, обратное состояние страха и истеричности. Истеричная же личность, наоборот, постоянно требует внимания к себе: «любите меня, переживайте мои эмоции». В таких состояниях нельзя достичь хорошей реализации и полного наполнения.

Поэтому для любого зрительного ребенка развитие чувств — первично. С помощью хорошей литературы в нем необходимо воспитывать чувство сострадания. Иногда зрительных детей воспитывает сама жизнь, как это было в случае с Нормой Джин, но полученные травмы никогда не давали ей стать по-настоящему счастливой.

Быть желанной — значит быть любимой

Норме Джин всегда нравилось мечтать. В своем воображении она представляла себе другую жизнь, где ее настоящим отцом был известный актер Кларк Гейбл, а мать — здоровой и любящей. Под напором тети Грейс, которая постоянно водила ее в кино, она твердо решила стать актрисой. Такой же известной, как ее любимая Джин Харлоу. Актеры в представлении Нормы Джин были сродни небожителям. Они никогда не ощущают чувства одиночества и брошенности, как она.

«Я захотела стать актрисой, когда мне было лет пять или вроде того. Я любила играть. Мне не нравился окружающий мир, ведь он был довольно мрачным, зато я любила притворяться взрослой, это позволяло определять границы по-своему, выдумывая разные ситуации и притворяясь кем-то другим... Когда я узнала, что это называется «актерской игрой», я заявила, что это именно то, чем я хочу заниматься. Я всегда чувствовала, что меня не существует, и единственная возможность быть для меня — это, наверное, быть кем-то другим» (М. М.).

Будучи в страхах, зрительные подростки стараются не выделяться в толпе сверстников. В средней школе у Нормы Джин было прозвище «жердь». Ощущая себя вечной сиротой и неудачницей в школе, она старалась быть неприметной. Перемена произойдет внезапно. Сама Мэрилин описывала этот случай так:

«Однажды моя блузка порвалась, и я одолжила у какой-то девочки свитер. Тот был маловат и очень сильно обтягивал фигуру. Пока я шла по классу на свое место, — вспоминала Мэрилин, — все на меня уставились, словно у меня вдруг выросли две головы. Отчасти это так и было. Округлости выступали под облегающим свитером. На перемене полдюжины мальчишек окружили меня. Они шутили и сверлили глазами мой свитер, как будто это была золотая жила. Я уже знала, что у меня довольно большая грудь, но не придавала этому значения. Но она произвела сильное впечатление на моих одноклассников.

После школы четверо мальчиков провожали меня домой пешком, везя свои велосипеды. Я была в восторге, но не показывала виду, будто все это было в порядке вещей. Вдруг все началось словно бы заново, — с удовольствием вспоминала она потом. — В школу я ходила пешком, и это было настоящее удовольствие. Все мужчины сигналили… притормаживали и махали мне рукой, а я тоже махала им. Мир стал вдруг доброжелательным».

С этого момента забота о внешности превращается в осязаемую цель. Полуулыбка, зовущий взгляд легко обманывали всех вокруг, но в действительности Норма Джин была всего лишь наивным подростком, жаждущим хоть капельки одобрения и понимания. Она во всем стремится к совершенствованию: походка, голос, макияж, пластика. Она готовит себя так, словно от этого зависит ее жизнь.

В глубине души Норма Джин понимает, что никто особо не считается с ее мнением и чувствами. Только ее наружность умеет вызывать восхищение окружающих, а значит, пока она привлекательна, ее будут любить. Когда внутри очень страшно, то кожно-зрительная женщина соблазняет всех. Она всем улыбается, всем кружит голову, не дифференцируя мужчин.

В норме зрительные люди эксгибиционисты в душе. Если другие стараются скрывать свои чувства, то зрительники открываются перед каждым встречным. Про них говорят: все эмоции на лице и они могут мгновенно сменять одна другую. Только что человек рыдал, а через секунду заливисто смеется.

Когда есть задержки в развитии, то у человека преобладает желание оголять исключительно свое тело, а не душу. В случае с Мэрилин ее красота была скорее способом коммуникации, а не самоцелью, но без этой красоты было невозможно само ее существование.

«Она была королевой и бродягой, то молилась на свое тело, то впадала в отчаяние от обладания им. «Но ведь столько красивых девушек!» — восклицала она в ответ на чью-то восхищенную немоту, как будто ее красота была непреодолимым препятствием серьезного отношения к ней самой» (Артур Миллер).

Голливудское крещение

За спиной Нормы Джин полный ноль. Ради мечты она развелась с мужем Джимом Догерти и бросила работу на заводе. Тети Анны уже нет в живых, бывшая опекунша Грейс Макки переехала в другой штат, а Болендеры скорее всадят ей осиновый кол в грудь, чем согласятся помочь с карьерой актрисы. Так, без каких-либо союзников, она стала прокладывать себе дорогу в жизнь.

Голливуд 50-х был исключительно миром мужчин, жестоким и циничным, но не лишенным очарования успеха и тайны. Проститутка, модель или актриса имели здесь примерно равное положение, а сами взгляды того времени были таковы, что секс и серьезность просто не могли уживаться в одной красивой женщине.

С молодыми актрисами заключался опционный контракт, по которому они получали стабильную заработную плату, но совсем не обязательно роли в кино. Таким образом создавался резерв из статистов, который негласно назывался конюшней. Дебют какой-нибудь юной старлетки, мечтающей стать новой Марлен Дитрих, напрямую зависел от ее интимной лояльности к боссам студии. Мэрилин прекрасно об этом знала, но желание стать кем-то больше, чем сиротка из приюта, заставляло ее принимать правила игры.

Это вовсе не значит, что Мэрилин была сексуально распущена, просто она пыталась добиться успеха в тех условиях, что были ей доступны. Особенности нетабуированной психики позволяли идти на секс и ради карьеры в том числе. «Худшее, что могла сделать девушка в Голливуде, — это отказать тем парням» (М. М.).

Голливуд долгое время не проявлял особого интереса к этой молодой красавице. Больше, чем вожделение, она вызывала скорее усмешку у коллег. Другие актрисы, глядя на нее, испытывали такую зависть, что охотно сбросили бы ее со скалы, а главные боссы студии не видели в ней ничего интересного, кроме «классной задницы», оставляя без ролей.

Девушка прикладывает усилия, чтобы доказать обратное. Она посещает актерскую школу при студии и берет себе в наставники Наташу Лайтесс. Эта нервная и строгая женщина, вынужденная тратить свой актерский талант, чтобы учить других, безответно влюбляется в Мэрилин. Как педагога Мэрилин боготворит Наташу до такой степени, что может сниматься только тогда, когда та присутствует на съемочной площадке. Доводя режиссеров до белого каления.

Наташа познакомит Мэрилин с русской классической литературой, навсегда влюбив ее в Достоевского и Толстого. Она станет для нее своеобразной матерью, ревностно оберегающей свое дитя. А известный продюсер Джонни Хайд, с которым у Мэрилин в то время бурно развивались отношения, — своеобразным отцом. Этот взаимонеприязненный дуэт и проложит мостик к будущей славе начинающей актрисы.

Мэрилин сполна вкусила закулисной кухни, но наконец колесо фортуны закрутилось и для нее. Даже микроскопический эпизод в фильме, в котором она появлялась, вызывал цунами зрительских реакций. Студию буквально заваливали письмами и требованиями снова показать мисс Монро на экране. На голливудском небосклоне родилась новая звезда — Мэрилин Монро.

«Голливуд — это то место, где вам платят тысячу долларов за поцелуй и пятьдесят центов за вашу душу. Я знаю это, потому что отклоняла первое неоднократно и протягивала руку для пятидесяти центов» (М. М.).

Мечта миллионов не может принадлежать одному

Такую женщину, как Мэрилин, было невозможно загнать в строгие рамки семьи и материнства. Знаменитый бейсболист Джо ДиМаджо, пробыв с ней в браке всего восемь месяцев, хорошо прочувствовал этот момент. Сидя перед телевизором за просмотром матча Янкиз — Атлетикс, он надеялся на тихую семейную жизнь. Мечтал, как Мэрилин бросит свое глупое кино, нарожает ему кучу детишек и будет ждать по вечерам, сидя в их большом уютном доме, согретом женским теплом.

Этот анально-кожный мужчина, воспитанный в духе итальянского клана, искренне не понимал, почему вокруг его жены до сих пор вьются толпы мужиков. Почему она бегает на сьемки вместо того, чтобы готовить ему еду. Почему одна летит в Корею выступать перед многотысячной толпой военных? И какого черта она тогда делала на Манхеттене, когда каждый желающий мог заглянуть ей под юбку, вздымающуюся ветром?!

Сегодня образы Мэрилин не вызывают шока, как это было в 50-е. Никого не удивишь платьем с глубоким декольте или голыми ногами. Сама Мэрилин тоже не ассоциируется с вульгарностью, а, наоборот, выглядит очень женственно и органично. Тем не менее только кожно-зрительная женщина способна чувствовать себя комфортно, будучи полураздетой на публике.

Кожно-зрительные женщины любят дефилировать, особенно без трусов, для них это естественно. Таким образом они чувствуют облегчение и снятие стресса, даже когда реализованы и довольны своим делом. На более высоком уровне, при воспитании чувств, они переносят давление от прикрытости тела на открытость души: искренность, сопереживание, откровенность.

В американском обществе того времени бушевали две страсти: коммунисты и благопристойность. Комиссия по расследованию антиамериканской деятельности повсюду искала красную угрозу и тех, кто «позорит страну». Голливуд и Бродвей при всей своей видимой аполитичности вынужден был подчиняться. Над всеми довлел так называемый «черный список Голливуда», в которой попадали деятели культуры, «замеченные» в симпатиях к СССР.

Американская благопристойность в лице различных общественных организаций тоже боролась с аморальным образом жизни, в том числе и в кино. Доставляя не мало проблем кинобизнесу и актерам в целом. Мэрилин в этом смысле была для них красной тряпкой.

Сначала она снимается обнаженной для календаря за 50 $, потом выходит замуж за писателя, симпатизирующего коммунистам, и в довесок ставит условия студии «XX век Фокс», намекая на свою женскую независимость. Казалось, актриса находится в весьма опасной ситуации, вместе с тем пробивая серьезную брешь в пуританском сознании.

Спасла ее, конечно, сумасшедшая популярность и статус народного достояния. С толпой она чувствовала себя как священник со своей паствой. Общаясь легко и непринужденно даже тогда, когда от нее хотели «оторвать кусочек плоти». В обожающей толпе Мэрилин никогда не была несчастной или пугливой. Вот как описывает ее выступление в Корее в 1954 году один из фотографов:

«Она не рассматривала это как обязанность, которую должна выполнить, или же как саморекламу. Из всех артисток и артистов, которые приезжали к нам в Корею — а таких набралось не меньше полудюжины, — она оказалась самой лучшей. Впечатления человека взволнованного или нервничающего она не производила, но не было в ней ничего и от глупой блондинки. Когда нам, нескольким фотографам, после окончания выступления разрешили подняться на сцену, Мэрилин была весьма мила и выражала готовность к сотрудничеству; а еще актриса сказала, насколько она рада тому, что находится здесь, с нами. Она ничуть не спешила, беседовала с каждым о его близких, о родных городах и о тех гражданских профессиях, которые были у нас до армии. Царил ужасный, пронизывающий холод, но она совсем не торопилась с уходом. Мэрилин была потрясающей артисткой. Она вела себя так, что тысячам рядовых американских военнослужащих казалось, будто она действительно думает и заботится именно о каждом из них».

Кожно-зрительная женщина — это женщина из будущего. Она создана для общества и во имя общества, чтобы вместе с уретральным вождем вести всех к развитию. В развитом состоянии она способна наполнять мир культурой и состраданием, быть предтечей социальных перемен. В этом смысле Мэрилин Монро была предшественником сексуальной революции 60-х, последующей борьбы с расовой сегрегацией и движения за прекращение войны в Корее.

Столкновение комет

Однажды в полусне — в полуобмороке звездной жизни она встретит его. Знаменитого драматурга Артура Миллера. Автора пьес «Все мои сыновья» и «Смерть коммивояжера», которого по работе занесло в Голливуд. Мэрилин мгновенно влюбится в него, почувствовав, что Артур именно тот, кто сможет спасти ее от всепоглощающего мрака.

Казалось, что в нем воплотились все самые сокровенные ее фантазии о мужчине. Умный, спокойный, сильный, благородный, талантливый. Он виделся ей мессией истины и благородства. Она даже вешает на стену вырезку из газеты с его фотографией. Джо был хороший, но ужасно скучный и ревнивый. Артур — это совсем другое. Ради него она по-настоящему хочет измениться.

Для окружающих союз нью-йоркского драматурга и голливудской актрисы был похож на фарс. Она — из мира шоу-бизнеса, пьянящего, как брызги шампанского. Он — из мира глубокой драмы и психологических конфликтов. Но в природе не бывает парадоксов, и встреча зрительной женщины и звукового мужчины была естественной закономерностью.

Зрительный и звуковой вектор — как инь и янь в квартели информации, к которой относятся эти вектора. Наполненный сверхчувственностью и энергией зрительный вектор, которым обладала Мэрилин, тянется к своей противоположности — абстрактному сверхинтеллекту звукового вектора.

Мэрилин восхищала глубина познания Артура. Она искала в нем защиту, избавление от неуверенности и страха. Мэрилин же восхищала его своей хрупкостью и жизненной силой. Он искал в ней вдохновение и потерянного себя. На смутном перепутье собственной жизни они нуждались друг в друге, как никогда.

«Я еще не был разведен, а Мэрилин и носа не давали показать из номера, чтобы не запечатлеть на фотографии, так что мы были вынуждены проводить много времени в неспешных беседах, о чем едва ли можно было мечтать, будь каждый из нас посвободнее. Молчание опутывало узами не менее прочными и загадочными, чем острота чувственных переживаний. Глядя вниз на огни ночного города, трудно было отрешиться от мысли, что все это не сон. Отношения были хрупкими, мы явно не подходили друг другу, как будто из разных климатических зон. Но за этой несхожестью простиралось темное пространство безмолвного бытия, где мы оба были на воле. Каждый видел другого неясно.

Мы вглядывались сначала из любопытства, потом с надеждой что-либо изменить друг в друге. Нас взаимно притягивало, как свет к мраку, а мрак к свету. Долгие годы спустя о молчаливой смятенности чувств в эти вечера, когда не было ни прошлого, ни будущего, одна сиюминутная радость бытия, мне напомнили полнотелые богини с венценосными головами, чьи каменные рельефы с застывшим взором и всезнающей неуловимой улыбкой украшали храмы Ангкор-Ват в Камбодже.

В один из таких моментов я сказал: «Ты самая грустная девушка из всех, кого я встречал. Она обиделась, как-то обмолвившись, что мужчины любят счастливых. Но потом вдруг поняла и слегка улыбнулась: «Мне никто никогда такого не говорил».

Но чем сильнее были их надежды друг на друга, тем острее было и разочарование. Мэрилин не была создана для семьи, а Артур не мог быть приложением к жизни американского секс-символа. Ее нервозность и постоянная смена настроения заставляли его закрываться в себе. Артур был замкнутым человеком и переживал все чувства внутри. Тогда как Мэрилин, наоборот, нуждалась во внимании. Его молчание для нее означало лишь одно: ее не любят. То, что их объединяло в начале отношений, стало постепенно разъединять.

За четыре года, проведенных вместе, Миллер не написал ни одной пьесы, а Мэрилин полностью разочаровалась в браке с ним. Надежды на взаимное спасение растаяли, и в конце концов они просто перестали разговаривать. Пережив две неудачные беременности, Мэрилин все больше погружалась в наркотический дурман, сменяемый алкогольным. После фильма «Неприкаянные», написанного Миллером специально для нее, они окончательно расходятся.

Про звуковика говорят — холодный человек, а про зрительника — теплый. Его комарик укусил — и все страдания на лице, а звуковики даже в любви признаются без эмоций. Им сложнее создавать эмоциональные связи с другими. Ведь все эмоции у зрения, а у звука — это внутренние состояния. Звуковики способны совершать такое, от чего зрительные приходят в ужас — жестокосердный! Тем не менее именно Артур Миллер наиболее точно описал состояния Мэрилин в своей автобиографии, тем самым раскрыв ее настоящую.

«Когда я замыкался, в Мэрилин просыпался какой-то страх. Зализывая рану, я в целях обороны все больше уходил в себя, а она боялась оказаться нелюбимой женой, запертой по целым дням в чужом доме. Я видел добрый знак в том, что она нуждалась во мне, хотя это немного пугало. Впервые мне пришлось извиняться. Подобно ребенку, она, как и я, хотела раствориться в другом человеке, в его жизни, освободившись от сковывающих дух и плоть тенет. Вместо этого я предоставил ее самой себе».

Я никогда не бросала тех, в кого верила

Мэрилин никогда «не умела жить» и старалась «подсмотреть» этот навык у других. У тех, кто, по ее внутреннему убеждению, умел это делать в высшей степени правильно. Когда в ее жизни появлялся какой-то авторитетный человек, то с ним непременно связывались все ее надежды и чаяния. Будь то Наташа Лайтесс, Ли Страсберг или ее последний психоаналитик Ральф Гринсон, она безоговорочно отдавалась им на поруки. Точно как в детстве, не имея за собой права что-либо решать самостоятельно.

Податливая от природы, мучаясь неуверенностью из-за пробелов в образовании, она нередко становилась игрушкой в чужих руках. Тех, кто под видом любви, родительской заботы и хранителя профессиональных секретов скрывал свой личный интерес. Наташа Лайтесс, Ли Страсберг и Ральф Гринсон были «властителями ее жизни» в разный период времени. Пытаясь слепить из Мэрилин свою личную «Галатею», каждый из них внес разрушающий вклад в и без того хрупкую психику этой женщины.

«Великая ошибка Страсберга в том, что, вместо того чтобы раскрепощать актера, он делает его все более и более зависимым от себя» (Э. Казан).

Зрительный человек тянется к звуковому, потому что с ним не так страшно. И всегда по равенству свойств — поэт и муза, фанатик и сектантка. Звуковые люди в глазах зрительного человека — это люди как минимум одухотворенные. Поэтому зрительники сильно восприимчивы к ним. Мэрилин всегда нуждалась в защите психически кого-то более сильного, нежели она. Что приводило, скорее, к пагубному и нездоровому влиянию на нее.

Нельзя сказать, что с Мэрилин только и делали, что использовали. Многие люди искренне хотели ей помочь. Как написал о ней один известный нью-йоркский фотограф: «Дело в том, что у Мэрилин была такая манера — играть существо настолько беспомощное, что вас прямо подмывало сей же миг броситься ее защищать».

Эффект беззащитного ребенка в теле сексуальной женщины действовал безотказно. Но по-настоящему «защитить» Мэрилин не мог никто. Глубоко травмированная, она лишь временно наполнялась какими-то связями и впечатлениями. Основную проблему выхода чувств наружу это не решало. А злоупотребление доморощенным психоанализом, алкоголем и наркотиками лишь ускоряли разрушение.

«Я не сразу понял, почему она постоянно нуждается в покровительстве психически неустойчивой женщины и находит глубокое, необъяснимое удовлетворение в том, что ее эксплуатируют. Это была одна из ее отличительных черт» (Артур Миллер).

Успех — как икра: вкусно, но, если ее много съесть, может стошнить

Мэрилин платила высокую цену за свою популярность. Журналисты преследовали ее круглосуточно, набрасываясь, как стая диких собак, при каждом ее выходе. В газетах ее тоже не щадили, не отделяя кинообраз от живого человека. Люди хотели видеть в Мэрилин Монро лишь ее амплуа, которое она сама иронично называла «счастливая девушка, которую любят мужчины».

Казалось, образ, рожденный в муках, наконец-то дал ей всю недостающую любовь сполна. Теперь она — мечта миллионов. В ней так нуждаются, что даже присылают в Лондон специальный вертолет из Нью-Йорка, чтобы взять у нее интервью на час. Оживленная и радостная на экране, в жизни она становилась безразличной к своей славе.

«Я хочу быть артисткой, а не эротической причудой. Я не хочу, чтобы меня продавали, словно я — целлулоидный стимулятор и на меня достаточно только взглянуть, чтобы всех начинало трясти. В первые годы это было еще терпимо, но сейчас все по-другому» (М. М.).

Если до Нью-Йорка у нее была надежда стать настоящей актрисой, то после этой поездки Мэрилин окончательно убедилась в тщетности всех своих устремлений. Люди просто не воспринимают ее иначе, что бы она ни делала. Ее мечта превратилась в карикатуру, а в карикатуре не может быть любви, и, поднявшись на самый верх, она так же ничего не стоит для других.

«Она казалась необыкновенно одаренной натурой, загнанной в тупик и оглушенной жизнью, которая требовала от нее лишь одного — обольщения. Она играла уготованную ей роль, однако умоляла отвести ей теперь иное пространство, но в силу необъяснимых причин не могла услышать ответа, и это причиняло ей боль, ибо, подобно любому актеру, она находилась в полной зависимости от того, что о ней писалось и говорилось.

И если для большинства критиков она, не говоря о ее остроумии, была на экране сплошным искушением, то для самой себя помимо этого была еще чем-то другим. Секрет привлекательности ее острого ума заключался в том, что она могла отстраненно взирать на тех, кто смеялся вместе с ней и над ней. Как все хорошие комики, она сочувственно комментировала самое себя и свои притязания быть чем-то большим, чем безмолвный обольстительный котенок. И как большинство комиков, она безжалостно растаптывала свое достоинство» (Артур Миллер).

Оборотной стороной славы было одиночество, от которого спасали кратковременные романы. Еще во время своего замужества с Артуром Миллером она закрутила роман с французским певцом Ивом Монтаном, а после расставания ее замечали в компании Френка Синатры и самого Джона Кеннеди. Последний станет притчей во языцех, породив огромное количество слухов и фантастических теорий.

Уретральный Джон Кеннеди был для Мэрилин поистине природной парой, но Кеннеди был лидером нации, а Мэрилин к 36 годам была уставшей женщиной с расстроенной психикой. Былое жизнелюбие в ее глазах давно заволокло туманом и, будучи бессильной что-либо изменить в своей жизни, она просто отдалась ее течению.

«Ее убивало то, что она Мэрилин Монро. Иного ей было не дано. Она жила от фильма к фильму, и отказаться от славы для нее в буквальном смысле означало зачахнуть. Она никогда не питала веры в себя, никогда не обрела убежденности, что является хорошей актрисой. Трагедия состояла в том, что ей никогда не позволили стать таковой» (Артур Миллер).

Пролог

Могла бы Мэрилин Монро прожить другую жизнь? Да, но тогда мир не увидел бы этой блистательной блондинки. Массовая культура нуждалась в ней намного больше, чем в какой-то другой фигуре в истории кино. Глядя на ее фотографии, мы будто ощущаем в них живое присутствие. Видим красивое женственное тело, окутанное легким ароматом «Шанель № 5». Ее лукавый взгляд, взмах ресниц и сияющая улыбка заставляют нас вглядываться в это лицо снова и снова.

Но погружаясь в ее жизнь, мы видим в Мэрилин Монро прежде всего человека. В ней тоже бушевали штормы, а глаза не боялись наполняться слезами от боли. Ее жизненная прострация в какой-то момент перешла в агонию и привела к трагической гибели. Эта история не о кинозвезде, а о человеческой двойственности. Об ошибочности нашего сознания, где все подчиняется своим «законам притяжения».

Можно лишь пофантазировать, как сложилась бы судьба Мэрилин Монро, будь у нее такое знание о человеческой психике, как «Системно-векторная психология Юрия Бурлана». Возможно, она бы завершила карьеру актрисы и стала общественным деятелем. Выступала бы послом доброй воли или боролась бы с расовой дискриминацией.

Внутри ее тела, которое она носила словно чемодан, жила душа интеллектуалки и эстетки, но при ее жизни никто об этом не подозревал. И хотя ей и не удалось до конца реализовать свой потенциал, созданный ею образ навсегда остался в памяти людей. Мэрилин по-прежнему волнует нас своим очарованием и тайной, но уже побуждая к более глубоким размышлениям о ней…